Уильям Лэндей - Мишн-Флэтс

Фрэнни Бойл мне так и заявил: она не желает тебя видеть.

Он стал стеной и не пускал меня в ее кабинет.

Когда дело дошло почти до драки, Кэролайн вышла в холл, чтобы не обострять ситуацию до предела. Она согласилась выслушать меня – в присутствии полицейского чина.

– Кэролайн, – возопил я, – тебе нужен свидетель при разговоре со мной? Я брежу, или мне это снится?

– Что именно ты хочешь сказать?

– Послушай, неужели ты мне не веришь? Неужели ты мне не доверяешь?!

– Бен, я тебя практически не знаю. Мы знакомы без году неделя.

Кэролайн позвонила Эдмунду Керту. Дальше последовали мерзкие двадцать минут – я ждал приезда Керта в холле. Никто со мной не разговаривал, все обходили стороной как зачумленного.

Понятно, почему Кэролайн вызвала именно Керта. По ее расчету, если я пришел признаться в убийстве, то следователь Керт – самый подходящий свидетель.

Теоретически его присутствие делает возможным в глазах закона тот вариант, что Кэролайн будет лично выступать в суде обвинителем против меня.

Дожили, так вас растак!

Моя подружка, или любовница, или кто она мне – женщина, с которой я провел замечательную ночь, прилежно готовится посадить меня пожизненно...

Наконец явился Керт. Рожа крутого копа. И опять этот взгляд, словно он выбирает, куда тебя звездануть кулаком – в глаз, в нос, в брюхо или по мужскому хозяйству. Но тот идиотский факт, что теперь я был в фокусе его звериного внимания, умерял мое внутреннее желание шутить и зубоскалить.

– Итак, – начала Кэролайн, – я готова тебя выслушать.

– Ты в курсе происходящего?

– Разумеется.

– Тогда скажи мне, пожалуйста, что происходит?

– Ты солгал.

– Кому?

– Всем. И мне, и моему отцу, и всем прочим.

– Нет, с подобной оценкой моего поведения я не согласен.

– Твоя мать покончила самоубийством?

– Да.

– И Данцигер допрашивал тебя в связи с этим?

– Да. Если желаешь, могу даже с термином «допрашивал» согласиться.

Кэролайн раздраженно передернула плечами – мол, чего же еще? Факт лжи доказан.

– И ты не хочешь выслушать мою версию?

– Говоря честно, не хочу. Если желаешь сделать признание или официальное заявление – вот Керт, он все зафиксирует. А я подожду снаружи.

– Нет, не годится. Я хочу, чтобы ты меня выслушала. Кэролайн, Бога ради, это займет буквально пять минут!

Она было уже встала. Но мое «Бога ради» заставило ее остановиться.

Две Кэролайн очевидно боролись в ней – человек и юрист.

Юрист меня уже приговорил.

Человек, похоже, был в растерянности. Не то чтобы открыт для сомнений – приоткрыт для сомнений.

Кэролайн опять села.

Я попытался воспользоваться моментом.

– Но так я не могу, – сказал я.

– Так – это как?

– В присутствии постороннего.

– Керт не посторонний. Он останется. Это без вариантов.

– Не знаю, с чего начать...

– Расскажи, почему она покончила с собой.

– Болезнь Альцгеймера.

– – От нее не умирают.

– Еще как умирают! И что особенно паршиво – при жизни умирают! Тело ходит, а душа умерла. Ты мою мать не знала – жить овощем для нее было немыслимо. Она была женщиной живого и сильного ума, и когда грянул гром... Нет, ты не можешь представить себе, что это такое...

Кэролайн молча смотрела на меня.

– Болезнь стала пожирать ее мозг. Кусок за куском, как гусеница объедает лист. Мать была не в силах наблюдать за этим необратимым процессом. И она приняла решение – прежде чем она утратила способность принимать какие бы то ни было решения.

– Решение уйти из жизни?

– Да, решение умереть так, как ей казалось достойным.

– И ты ей помог?

– Послушай, я с ней беседовал на эту тему, отрицать не стану.

– Как она ушла из жизни?

– Серонал. Доктор прописал как снотворное. Она не принимала – копила. Девяносто маленьких красных капсул. Она точно знала смертельную дозу.

– Почему в отеле «Ритц-Карлтон»?

– Мать его очень любила. Девочкой она ходила туда с отцом – пить чай с пирожными. А когда вышла замуж против воли отца – они поссорились, разорвали отношения на многие годы. Практически до конца его жизни они не разговаривали друг с другом. Но детские впечатления остались для нее святы. Она мне не раз показывала место, где девочкой сидела с отцом в ресторане «Ритц-Карлтон» – у окна с видом на парк. Она могла описать во всех подробностях тогдашние голубые занавески, кобальтовую синь стаканов, весь роскошный зал ресторана. О, для нее это было особенное место, чудесное место!

– А где был ты, когда она приняла девяносто капсул серонала?

– А где, по-твоему, я должен был быть?

– Почему ты никому не сказал, что Данцигер расспрашивал тебя о самоубийстве твоей матери?

– Я опасался, что все повернется подобным образом. И оно подобным образом действительно повернулось!

– Своей ложью ты только усугубил ситуацию.

– Да, я солгал. Да, я усугубил ситуацию. Мне очень жаль, что я так поступил.

– Что тебе жаль – это понятно.

Казалось, на мгновение человек в Кэролайн возобладал. Ее взгляд потеплел, и она стала похожа на ту женщину, которая несколько дней назад первой обняла и поцеловала меня.

Но это мгновение закончилось так быстро, что я сразу же засомневался – не привиделось ли мне.

– Больше ты ничего не желаешь сказать?

– Похоже на то.

Это прозвучало патетично, с надрывом. Да, я был обижен. Да, я был оскорблен. Да, я был растерян.

– В таком случае закончим. Я тебя выслушала. Я выполнила твою просьбу.

– Где твой отец? Не могу его найти. Не могу до него дозвониться.

– Бен, я настоятельно прошу ни меня, ни моего отца телефонными звонками не беспокоить.

Я покосился на Керта, который во время всего разговора сидел в сторонке молчаливым истуканом.

– Кэролайн, мы можем хотя бы минуту поговорить наедине?

– Нет. Это решительно исключено.

Перед тем как встать, Кэролайн помолчала и добавила другим, человеческим голосом:

– Я очень разочарована в тебе, Бен. Я всерьез думала, что ты можешь стать кем-то в моей жизни. Я очень разочарована.

Епископальная церковь Кэлвери Пентекостал изначально была синагогой и называлась Храм Бет Адонаи.

Блеклые буквы первого названия еще можно было различить на архитраве. И прочие приметы синагоги сохранились. Шестиконечные звезды Давида в кованой ограде. За новыми оконными решетками – витражи со сценами из Ветхого Завета: Адам и Ева покидают рай, Исаак приносит в жертву своего сына, Моисей получает ковчег завета на горе Синай. Там и тут добавлена христианская символика, но в очень скромном количестве. Что говорит о крайней бедности прихода. Каковы прихожане – таков и приход. Если евреи вдруг решат вернуться в Мишн-Флэтс, синагогу они восстановят в течение буквально нескольких часов.