Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь

Телом он походил на моржа, одна рука у него ампутирована выше локтя. Проделал эту операцию лет сорок назад, вероятно, самый скверный в мире хирург – кожа на культе свисала лоскутами. У него были оранжевые волосы и большой белый живот, заросший оранжевыми волосами. Уже много лет он забросил попытки подтягивать штаны, и они обычно едва держались полурасстегнутыми ниже живота, а несколько пуговиц ширинки вечно торчали наружу. Шнурки всегда были развязаны и оборваны из-за того, что он постоянно на них наступал, – трудно завязывать шнурки одной рукой, а на подбородке у него росла огромная опухоль. Но Оливер был на удивление умен. Он подметал пол в парикмахерской и еще в двух-трех маленьких заведениях на Четвертой улице, включая бар под названием «У Рэймонда», где обычно торчало довольно много отсидевших свое уголовников. Бар располагался неподалеку от больших отелей, и в нем было очень удобно обчищать карманы богатых туристов. Оливер не упускал ничего интересного и все прошедшие годы снабжал меня весьма ценной информацией.

– Не спишь, Оливер? – спросил я.

Он приподнял пронизанное голубыми прожилками веко:

– Бампер, как пожж-иваешь?

– Нормально, Оливер. Денек сегодня вроде опять будет жаркий.

– Угу, я уже начинаю потеть. Зайдем в лавочку.

– Некогда. Слушай, мне вот что хотелось бы узнать – ты ничего не слыхал о воре, что шурует последние два месяца неподалеку отсюда в больших отелях?

– Нет, ничего.

– Видишь ли, этот парень не обычный гостиничный вор. Я хочу сказать, он, вероятно, не один из тех, кого ты обычно видишь у Рэймонда, но ты мог встретить его там. В конце концов, даже психу иногда хочется пропустить стаканчик, а у Рэймонда для этого самое подходящее место, если собираешься вскоре обчистить номеров десять в отеле напротив.

– Он псих?

– Угу.

– Как он выглядит?

– Не знаю.

– Как же я его тогда отыщу, Бампер?

– Не знаю, Оливер. Я сейчас закидываю удочку наугад. Мне кажется, он воровал и раньше – в смысле, что он знает, как открывать дверь отмычкой и все прочее. По-моему, он вскоре кого-нибудь пришьет, потому что таскает с собой нож. Длинный нож, лезвие прошло до самого матраса.

– А зачем ему было протыкать матрас?

– Он пытался зарезать игрушечного медведя.

– Ты что – пьян, Бампер?

Я улыбнулся, а потом подумал: какого черта я здесь торчу, ведь я не знаю достаточно о воре, чтобы дать стукачу возможность хоть за что-нибудь зацепиться. И хватаюсь за любую соломинку, лишь бы пометь в точку в последний раз перед уходом на пенсию. Патетично и отвратительно, подумал я, устыдившись самого себя.

– Вот пятерка, – сказал я Оливеру. – Купи себе бифштекс.

– Господи, Бампер, – сказал он, – я же ее еще не заработал.

– Парень носит с собой длинный нож, он псих и в последнее время чистит отели в любое время дня и ночи. Вдруг как-нибудь зайдет к Рэймонду? Может, сядет в комнатке отдыха, пока ты подметаешь, и не удержится от искушения вытащить из кармана и взглянуть на что-нибудь украденное. Или, например, сидя в баре, вытащит из кармана только что украденную в отеле вещичку. И вообще вдруг кто-нибудь из гостиничных воров, что торчат у Рэймонда, в чем-то проболтается, а ты услышишь. Все может случиться.

– Конечно, Бампер. Я тебе сразу позвоню, коли услышу хоть что-нибудь. Прямо сразу, Бампер. У тебя точно больше нет для меня никаких признаков, кого мне искать, а, Бампер?

– Конечно, Оливер, я рассказал тебе самое лучшее из того, что знал.

– Ну, вот и хорошо, – прогудел Оливер.

– Еще увидимся, Оливер.

– Эй, Бампер, погоди минутку. Ты мне уже давно не рассказывал смешные истории. Как сегодня?

– По моему, ты их все уже слышал.

– Расскажи, Бампер.

– Ладно, дай вспомнить. Я тебе рассказывал о 75-летней нимфоманке, которую арестовал однажды ночью на Мейн-стрит?

– Да, да, – прогудел он, – расскажи-ка еще разок. Хорошая байка.

– Мне пора идти, Оливер, честно. Но послушай-ка, я тебе никогда не рассказывал о том случае, когда я заловил парочку на заднем сиденье в Елисейском парке?

– Нет, Бампер, расскажи.

– Так вот, посветил я в машину фонариком, на сиденье лежит парочка, и старый хрыч пытается запихнуть свою висюльку в подружку. А был я тогда с молодым партнером, он им и говорит: «Что это вы тут делаете?» И мужик отвечает точно так, как отвечает девяносто процентов других мужиков, которых мы ловим в такой позиции: «Ничего, офицер».

– Да, да, – поддакнул Оливер, тряся уродливой головой.

– Тогда я ему и говорю: "Ладно, раз уж ты зря время тратишь, отойди в сторонку, подержи фонарик и посмотри, как это сделаю я.

– У-у-у-х, как смешно, – сказал Оливер. – У-у-у-х, Бампер!

Он так хохотал, что даже не заметил, как я ушел, и я оставил его держащимся за большой толстый живот.

Надо было сказать Оливеру, чтоб звонил не мне, а в Центральный отдел, подумал я, потому что завтра меня тут уже не будет, но, черт возьми, тогда мне пришлось бы рассказывать ему, почему меня не будет, а я уже не переношу, когда кто-нибудь начинает рассуждать, стоит мне уходить в отставку или нет. Если Оливер и позвонит, ему скажут, что меня уже нет, а информация немедленно попадет к детективам. Так что какая разница, подумал я, вклиниваясь в поток машин. Однако здорово было бы взять того вора в последний день! По-настоящему здорово.

Я взглянул на часы и подумал, что Кэсси уже должна быть на работе, поехал к Сити Колледжу и остановился перед ним. Удивительно, но я не чувствовал за собой никакой вины из-за Лейлы. Наверное, это действительно не была моя вина.

Когда я вошел, Кэсси была в кабинете одна. Я закрыл дверь, бросил на стул фуражку, подошел и в тысячный раз испытал все то же старое изумление от того, как уютно рукам обнимать женщин и какие они при этом мягкие.

– Я всю ночь про тебя думала, – сказала она после того, как я ее поцеловал раз десять. – У меня был такой тоскливый вечер с парой скучных стариков!

– Говоришь, всю ночь меня вспоминала?

– Честное слово, вспоминала, – сказала она и поцеловала меня снова. – У меня все никак не проходит ужасное предчувствие, что что-то обязательно случится.

– Это чувство испытывает каждый мужчина, вступающий в битву.

– Выходит, наша семейная жизнь будет битвой, так, что ли?

– Если и будет, то ты в ней победишь, детка. Я сдамся.

– Погоди, вот доберусь я до тебя сегодня вечером, – прошептала она. – Сдашься, как миленький.

– Твое зеленое платье просто потрясающее.

– Но тебе больше нравятся горячие цвета?

– Конечно.

– Когда мы поженимся, я буду носить только красное, оранжевое и желтое...

– Ты сейчас можешь поговорить?

– Конечно, а о чем?

– Круц мне кое-что сказал – о тебе.

– Да?

– Он считает, что ты величайшее событие в моей жизни.