Татьяна Крылова - Детективные рассказы

Меня встретил охранник, недовольно скривившийся при моем появлении на пороге:

– Приемные часы с утра.

От него сильно пахло перегаром. И связываться со мной явно не было никакого желания. Однако после сотни, вложенной в грубую мозолистую ладонь, настроение охранника чуть улучшилось.

– Родственник, так родственник, – пробурчал он. – Третья дверь по коридору.

За дверью обнаружилась небольшая комната, обстановкой более всего напоминавшая гостиную. Мягкий диван, пара кресел, журнальный столик посередине. Возле окна стоял письменный стол, справа от него – холодильник. Также имелась пара шкафов.

На диване лежал, закинув ноги на спинку и уткнувшись в планшет, молодой человек в белом халате. По виду – мой ровесник. Он негромко напевал песню, звучавшую в наушниках и, судя по характерным звукам, общался с кем-то через мессенджер. Пришлось подойти к нему совсем вплотную, чтобы обратить на себя внимание.

– Приемные часы уже кончились, – вынув одно ухо, сообщил мне практикант Алексей Романов, как значилось на его бейдже.

– Я знаю. Но я не родственник. Я журналист.

Парень нахмурился, соизволил принять более приличное для разговора с посетителем положение.

– И по какому вы делу?

– По делу Яны Подорожной. Самоубийство.

Романов нахмурился еще больше.

– Нет у нас самоубийц.

– Ее давно похоронили: одиннадцать лет назад.

– А! – заметно расслабился практикант. – Тогда вам к Марку Ивановичу надо. В то время с кадрами туго было: он тут один за всех отдувался.

Видимо сочтя разговор оконченным, Романов принял прежнюю позу и вновь заткнул уши. Пришлось его потревожить еще раз.

– Где мне его найти?

– Через одну дверь – его кабинет. Только подождать немного придется. Он сейчас как раз на вскрытии.

Делать было нечего, и я вышел в коридор. Кажется, мне сегодня снова повезло. Марк Иванович был как раз тем экспертом, который значился в материалах уголовного дела. А значит, я мог узнать чуть больше, чем было написано в протоколе.

Изучая план эвакуации, размещенный в паре метров от двери нужного кабинета, я скоротал полчаса. Наконец, на лестнице, ведущей на второй этаж, появился мужчина в белом халате. Старше меня он был от силы лет на пять. Внешность – самая заурядная: встретишь такого на улице и не подумаешь, чем занимается он на рабочем месте каждый день. А вот взгляд у молодого человека был жесткий. От работы ли или просто работу Марк Иванович выбрал по характеру – оставалось догадываться.

– Вы ко мне?

– Судя по всему – да.

– Проходите, – он пригласил меня в свой кабинет, даже не спрашивая, кто я и зачем. Это было несколько странно. Не мог же он не знать, какая в учреждении охрана? Или Романов уже сообщил ему обо мне?

Кабинет по размеру не отличался от «гостиной». Небольшая комнатка с одним окном. Посередине стоял большой письменный стол. Всю стену за столом занимали шкафы с документами. Возле стены напротив стоял старый очень жесткий на вид диван. Он был отодвинут к стене с окном, так чтобы возле свободного подлокотника поместились еще тумбочка с чайником и стул для посетителей.

Повинуясь жесту, я занял свободный стул. Марк Иванович усмехнулся:

– Двигайтесь ближе. Я не кусаюсь.

Когда я устроился напротив стола, Марк Иванович заварил себе кофе и поинтересовался, что привело меня к нему. Про то, что я журналист, ему действительно сообщил практикант.

– Меня интересует дело Яны Подорожной. Помните такую? Самоубийство. Вы проводили вскрытие…

– Помню, – как-то слишком резко оборвал меня хозяин кабинета. – Давнишнее дело. Почему оно вас вдруг заинтересовало?

– Пишу статью о нем. С виду дело гладкое, но если приглядеться… Не все в нем понятно до конца.

– И что же в нем непонятного?

– Есть основания полагать, что Подорожная покончила с собой «со второй попытки». А это не слишком логичное поведение, насколько я знаю.

– Со второй попытки? – мой собеседник нахмурился, словно пытаясь понять, шучу я или обновление медицинской терминологии обошло его стороной. – Это как?

– Ну… не совсем по своей воле она спрыгнула.

– Хотите сказать, что ее убили? – уточнил Марк Иванович и тут же продолжил, не давая мне даже кивнуть в ответ: – Спешу вас разочаровать. Это было самое классическое самоубийство в моей практике. Падение с высоты. Характер повреждений соответствующий. Никаких намеков на постороннюю помощь.

Его ответ меня разочаровал. В нем не было ни тени сомненья. Получалось, что если посторонний и причастен к смерти девушки, то ничего оригинальнее доведения до самоубийства в этом деле не найти. Раздумывая над тем, какие еще вопросы задать Марку Ивановичу, я принялся невольно изучать глазами его стол. Хотя смотреть было особенно не на что: компьютер, пара простеньких ручек, линейка и несколько толстых медицинских энциклопедий, подпертых с двух сторон половинками носорога. Половинки были размером с мой кулак, металлические и явно тяжелые – иначе они бы просто не смогли удержать книги в вертикальном положении.

Поймав на себе пристальный взгляд хозяина кабинета, я смутился и поспешил сгладить неловкий момент:

– Красивая подставка.

– Подарок одноклассницы.

На следующее утро мать нашла мне с десяток дел дома, так что расследование пришлось приостановить. Но хотя новых сведений по делу Подорожной я получить не мог, замена сифона под ванной не могла помешать мне подумать над информацией, уже имеющейся в моем распоряжении.

К вечеру я свыкся с мыслью, что Яна совершила самоубийство, хотя и не по собственной воле. А раз так, то обидчика девушки стоило искать среди тех, с кем она особенно плотно общалась и к чьим советам прислушивалась. На основании газетных статей и телевизионных репортажей у меня сложилось впечатление, что Подорожная была не слишком компанейским человеком, и действительно близких друзей у нее не было. Ее родители к тому времени уже умерли. Оставалась только Дарья – старшая сестра и опекун.

Но чем ей была выгодна смерть Яны? Вряд ли Дарья претендовала на наследство, учитывая ее состоявшееся на тот момент знакомство и последующий брак с иностранцем. А может, она устала отвечать за Яну? Тоже глупое предположение. Ведь Подорожной-младшей как раз исполнилось восемнадцать незадолго до смерти, так что Дарья больше не должна была заботиться о Яне. Или Яна тоже претендовала на Генриха Баума? Но про немца в контексте причин самоубийства Подорожной-младшей никто из моих коллег даже не заикался.

Я вздохнул. Хорошо бы было пообщаться с человеком, близко знавшим семью Подорожных.

Убирая нож и остатки фум-ленты в отцовский ремчемоданчик, я все еще размышлял над этим, когда в ванную заглянула мать: