Александр Шумилов - Карма

– Твоя мама когда прейти сможет? Когда она приходит с работы? – Интересуется Дарья у задержанного, параллельно набирая номер на своем телефоне.

– А что, без мамы никак? – Пытаясь оставить последний мост для отступления интересуется Алексей.

– Никак. Не имею права. Ты «нелетка», я не могу с тобой ничего сделать без ее участия.

Алексей совсем погрустнел, а Дарья, после неудачного звонка, поблагодарила меня за помощь, и я, смущаясь, откланялся. На первый взгляд может показаться, что смысла в моем присутствии при проведении этой спец операции не было никакого, однако же для статистики это было очень даже полезно. Теперь на совещаниях начальников участковых и ОДН никто не смеет упрекнуть в отсутствии взаимодействия между службами, потому что вот он, результат, воришка пойман, преступление раскрыто совместными усилиями.

Я вернулся в свой кабинет, когда уже стемнело. Коллеги участковые разошлись по домам, начальник тоже, судя по всему, не стал меня дожидаться с докладом. Сидя за своим столом перебрал еще раз утреннюю стопку материалов проверки, которую не сделал сегодня, расстегнул галстук, бросив его висеть на зажиме посредине форменной рубахи, верхнюю пуговицу воротника, который натер шею до раздражения на коже, откинулся на спинку стула и задремал. В голове крутилась мысль о том, что такая новая временная жизнь вполне может стать для меня и постоянной. Что не говори, а работа участкового, все же, тяжелее и не комфортней для человека, начинавшего свою карьеру в уголовном розыске. Ухудшение условий труда, с одной стороны, не вселяло оптимизма, с другой же зарождало в голове мысль о том, что то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Как тогда, в детстве, когда мы с мамой переехали к отчиму. Первый мамин брак не удался, с родным отцом они развелись, когда мне не было и года. За этими воспоминаниями, незаметно для себя, я провалился в глубокий сон. До четырех лет мы благополучно жили у бабушки, а вот сейчас здесь, у отца. Я помню, как я первый раз назвал его папой. Помню радостное удивление матери, слезы на глазах отца. То время, хотя я его мало помню, было, наверное, самым счастливым в нашей жизни. Середина восьмидесятых, большая, как раньше было принято говорить, рабочая семья с многочисленными дядями, тетями, братьями и сестрами. Совместные выезды на картошку, огромный стол у бабушки дома после сбора урожая. Дед рекламирует свой первач, от которого, по его словам, голова ясная, а ноги ватные. Отец с интересом дегустирует, закусывая солеными грибами и свежевыкопаной картошкой, морщится, кивает головой, подтверждая качество продукта. Застольные пения, жаркая баня, веселье и громкий смех моей тети.

Идиллия закончилась вместе со страной, которую на протяжении поколений строили мои родственники. Резкое падение уровня жизни, отказ от привычек, нехватка денег, как следствие, взаимные претензии и разлад. Семья не развалилась совсем. Поддерживались отношения, но с каждым годом все формальнее, праздновались дни рождения, но никто уже не считал своим долгом присутствовать на каждом из них. Те же выезды на картошку, но уже посменно и каждая семья, преимущественно, на свою деляну. Так же как развалился огромный Советский Союз, будучи силой в единстве республик, развалилась и наша большая, когда-то дружная семья. Выросли мои старшие братья и сестры. Шагая в новую, взрослую жизнь, потребовали независимости они от своих родителей, выбирая свой путь в жизни согласно новым веяниям и правилам, которые, естественно, старшее поколение не понимало.

Я помню, как наш учитель физики снимал с флагштока над крыльцом школы красное знамя и водружал на освободившееся место триколор. Это была не единственная перемена в стенах школы. Отмена школьной формы, новые кружки, новая молодежная культура ворвались в нашу жизнь и начали тестировать на прочность нашу неокрепшую психику. Многие из моих одноклассников не прошли эти тесты, поддавшись неограниченной свободе, воровской романтике, золотому тельцу и зеленому змию.

Мне двенадцать лет, на дворе начало девяностых годов. Теплым, летним вечером я качу впереди себя телегу с водокачки с двумя флягами воды, спеша к очередному выпуску программы «Стартинейджер». Мечта всей моей жизни научиться танцевать хип-хоп и брейк-данс, но, к сожалению, в нашем городе, как мне в тот период времени казалось, она не осуществима. А там, на сцене этой программы, коллективы, состоящие из ребят моего возраста и немного старше, со всей страны, соревнуются в мастерстве этих направлений танцев. Их яркие костюмы, короткие куртки, безразмерные по ширине штаны, бейсболки приковывали меня к телевизору. В эти минуты мое желание быть частью этой культуры, входить в эту касту крутых, как я их называл, рэперов, не знало предела. Но вот как раз в этот вечер, отрывая меня от просмотра, настойчиво уже просто долбит в окно моего дома одноклассник Ромка. С большой неохотой отрываюсь от телевизора, выхожу во двор и с нетерпением и раздражительностью интересуюсь чего ему нужно. Ромка, со свойственной ему пафосностью, в отместку за мою раздражительность по отношению к нему, заявляет, что-он-то «записался на кружок рэпа в нашем клубе», дескать, набор уже закончился, но он зашел ко мне предложить сходить вместе с ним, а вдруг и меня возьмут? Какой там «Стартинейджер»? Какая там передача? Мечта махнула хвостом перед моим носом и стремительно старается от меня скрыться за фразой «набор уже закончился». Внутри меня борются два чувства. Радость от появившейся возможности приобщиться к этому сообществу и страх, – что если не удастся вскочить на подножку уходящего поезда? Забежал домой, переоделся, крикнул маме: «я на улицу!», выскочил из дома и вот уже вместе с Ромкой мы идем по направлению к клубу, бурно обсуждая какие-то движения из танцев, не стесняясь их демонстрации.

В клубе, не смотря на вечерний час, людно. Многих из тех, кто там находился, я не знал, но были и знакомые ребята из моей школы. В концертном зале началась репетиция, а я сидел на дальних рядах и как завороженный смотрел на сцену. В какой-то момент на меня обратил внимание один из старших парней, тех, кто уже некоторое время входил в эту команду, и поинтересовался, не хочу ли я попробовать? Вопрос этот ввел меня в ступор. Я растерялся, промычал что-то нечленораздельное, но, в конце концов, кивнул головой. Он провел меня на сцену, так как я был несколько выше многих из учащихся, поставил меня в задних рядах и улыбнувшись сказал: «давай!». Ну что ж, я дал. Я дал так, что все последующие годы, без малого семь лет, танцы стали неотъемлемой частью моей жизни. А вместе с этой страстью пришла и культура, пропагандируемая этим движением. Конечно, мы отличались, от тех смуглых ребят из Бронкса, снимающихся в пафосных музыкальных клипах, но было и общее. Так, например, мы как истинные гангста-рэперы не уважали милицию, да и вообще какую бы то не было власть, но со своим, местным колоритом. На этой волне в нашей жизни прочно закрепилась «воровская романтика». И хотя мы, по большому счету, ничего существенного на этом поприще не сделали, но мнили себя приближенными к бандитским группам, процветавшим в то время в нашем городе. Представьте себе сцену, малолетний пацан жмет, расписанную татуировками в виде перстней, руку взрослому уже мужику и гордится этим, раздувая свое эго до немыслимых размеров. Особенно важно это было сделать на глазах знакомых мне людей, чтобы видели, – я знаю этого бандита… и он меня тоже.