Фридрих Незнанский - Возьми удар на себя

— Ну ладно… — вздохнула она. — Сейчас скажу секретарю директора, она даст вам Катино фото из ее личного дела, кажется, там осталась запасная карточка три на четыре. Она вас устроит?

— А такой, как на вашей Доске почета, нет? — поинтересовался Володя. — Катя там прямо как живая…

— Понравилась, да? — Неожиданно Инна Георгиевна оживилась. — Это Валя снимал, он у нас кружок ведет… фотокружок…

И с гордостью добавила:

— Это мой сын…

Володя, решивший уже про себя, что завуч — типичная старая дева, удивленно глянул на нее. Но Инна Георгиевна его удивление трактовала на свой лад:

— Он очень хороший фотохудожник! У него талант… Сейчас я его позову, наверняка у него есть еще экземпляры!

Она вышла из кабинета минуты на три и вернулась вместе с сыном — тоже сухоньким, но, в отличие от матери, высоким. Фотографии Кати действительно нашлись, Валентин принес несколько — на выбор. Очевидно, держал их под рукой. Отдавая снимки, он явно смущался. «Влюблен он в Пояркову, что ли?.. По возрасту вполне возможно, — подумал Яковлев, украдкой оглядывая молодого человека. — Впрочем, это-то уж точно не мое дело…»

Он взял один из снимков, почти не выбирая, и заспешил: впереди у Яковлева было еще полно дел. Надо было организовать с помощью коллег из местного УФСБ и горпрокуратуры «ковровую» проверку адвоката Хватана, например. Еще раз созвониться с Вячеславом Ивановичем и, желательно, с Турецким тоже. А вечером у него был поезд на Ульяновск. Последний из трех городов, в которые Володя был командирован. Между тем пока что результаты были в лучшем случае весьма неопределенные, в худшем — нулевые. Это Яковлев понимал ничуть не хуже своих шефов…

Город на Волге встретил его такой погодкой, по сравнению с которой электродольский мороз под тридцать показался Владимиру Владимировичу легкой разминкой нынешней зимы. В Ульяновске мало того, что было на пару градусов ниже, так еще и ветрище, едва не сбивающий с ног, поприветствовал оперативника прямо на платформе… Ну и ну! Ничего удивительного, что никто из коллег не удосужился его встретить.

К счастью, такси ему удалось взять сразу, а рабочий день только-только начался.

— В горпрокуратуру, — бросил Володя враз онемевшими на морозе губами. — Ну и холодрыга тут у вас!..

— Ничего, сейчас согреетесь, чай, не с югов? Откуда будете-то? Из Екатеринбурга?.. Так ведь и у вас там нынче того…

Поезд, которым прибыл Яковлев, и впрямь был из Екатеринбурга. Словоохотливый водитель немедленно выложил ему сводку погоды чуть ли не по всему региону между Волгой и Уралом с точностью до градуса.

— А что касаемо нас, — сообщил он, — так мы, брат, не зря Симбирском-то звались, чай, не знаешь, что «Симбирск» «семь ветров» означает? У нас, брат, и в июле не сильно согреешься… Вот твоя горпрокуратура, приехали!

До входа в здание, стоявшее на открытой всем упомянутым водителем семи ветрам площади, Яковлев то ли добежал, то ли вообще долетел кувырком, искоса бросив взгляд на видневшуюся далеко слева мрачно-серую, скованную почти полностью льдом Волгу.

Коллеги, точнее, один из них — следователь Рыльский московского гостя встретил не очень приветливо: вероятно, как и его сотоварищи из предыдущих городов, он заподозрил проверку. Пришлось Владимиру Владимировичу в очередной раз избавлять собеседника от подозрений и подробно рассказывать, что именно его сюда привело. После чего Рыльский подобрел:

— Значит, вас интересует не сам Зимушкин, а его близкие? Ну, я как раз вчера вечером, готовясь к вашему приезду, просматривал дело. Из архива запросил… Если не ошибаюсь, здесь, в Ульяновске, у осужденного из близких только жена молодая… Сдается мне. Ольгой Петровной ее зовут…

— А родители, братья-сестры — есть?

— Родители вроде в деревне где-то, а про других не знаю, — развел руками следователь. — К делу-то они никакого касательства не имели… Придется вам самому выяснять.

В последней фразе Яковлеву почудилось что-то вроде издевки. И он сделал то, что в принципе делал крайне редко: сухим, почти начальственным тоном истребовал в свое распоряжение машину. Тем более что с учетом здешнего климата мысль о самостоятельном передвижении по Ульяновску с его семью ветрами не просто не грела, а заранее леденила душу и тело.

После примерно получасовых переговоров как по городскому, так и внутреннему телефону Рыльский с кислым видом кивнул Яковлеву:

— Машина будет у подъезда минут через двадцать, как вы и просили — с водителем. Что-нибудь еще?

Володя косо глянул на дело Зимушкина Александра Кирилловича, которое как раз закончил просматривать, и, захлопнув довольно пухлую папку с материалами, задержал напоследок взгляд на фотографии осужденного. Александр Зимушкин был так же, как и сарговский чиновник, довольно молод, не больше тридцати трех — тридцати пяти. Яковлев еще раз посмотрел на первый лист дела: точно, тридцать три. И даже на снимке, сделанном сотрудниками милиции, выглядел он симпатичным. Приятное лицо, которое не испортила стрижка «под ноль» на фотографии, соседствующей с той, на которой Зимушкин еще не лишился пышной белокурой шевелюры.

— Насколько я понял, — сказал Володя, — служебная гостиница у вас отсутствует?

— У нас — да, а у ваших коллег из милиции имеется. Но я бы порекомендовал вам лучше остановиться в «Венце», это рядом. Там номера есть, я узнавал.

— А там дорого?

— Если отдельный номер.

— Да нет, можно и на четверых, например.

— Ну, тогда не очень, во всяком случае, ваше МВД вряд ли разорится.

Водитель излишней разговорчивостью не грешил: очевидно, был не слишком доволен тем, что вместо теплого гаража и забивания козла в комнате для шоферов придется мотаться по стылым улицам.

Яковлева это, впрочем, не волновало. Назвав ему домашний адрес Ольги Петровны Зимушкиной, он с наслаждением откинулся на спинку сиденья: в машине было тепло, почти жарко. Он даже пожалел, что на место они прибыли так быстро, через каких-нибудь десять минут. Улица называлась именем Ленина, дом, находившийся почти на ее углу, сразу после какого-то тощенького сквера, — был старой постройки. Входной код Яковлев предусмотрительно выписал из дела.

Квартира, расположенная на удобном третьем этаже, вряд ли втянула в себя соседские жилища: Владимир отметил, что все три двери, выходившие на площадку, выглядели совершенно по-разному. Разумеется, самая солидная, обитая натуральной кожей, — у Зимушкиных. Вторая оформлена обыкновенным дерматином, а третья и вовсе выкрашена вездесущей коричневой краской.

Ни на первый его звонок, ни на второй никто внутри квартиры не прореагировал: ответом была глубокая, глухая тишина. Володя нажал клавишу звонка в третий раз, и тут за его спиной хлопнула дверь — та самая, выкрашенная.