Фридрих Незнанский - Вспомнить себя

— Абсолютно верно, господин полковник.

Недовольно покряхтывая, женщина, которая оказалась более пожилой, нежели представлялась сверху, с обрыва, напялила на широкие ступни довольно сносные кроссовки и нехотя отправилась на сбор дровишек.

— Я вас внимательно слушаю, Александр Борисович…

Странное дело: вежливость, причем не показная, а как бы врожденная, или привитая в семье, у него не забылась и никуда не исчезла. И Турецкого он прекрасно помнил. Наверное, и своих сотоварищей по несчастью — тоже. Хотя отчасти и все они тоже составляли уже прошлое Володи. Такой вот парадокс. Это «прошлое» он помнил, а полугодичной или даже месячной давности — нет.

А еще Турецкого поразил недавно, когда они с Линой присутствовали при встрече Володи с его предполагаемой дочерью, которая так и не смогла узнать в этом бомже своего папу, такой вот факт. Женщины уже отошли в сторону, увидев бессмысленность дальнейшего проведения опознания, а Турецкий, желая подбодрить Володю, потому что полагал, что тот расстроен такой неудачей, сказал ему: «Ничего, мол, мы с вами еще увидим небо…» — и не закончив известной чеховской фразы, спросил: «Как там дальше-то»? И Володя, потерявший свою биографическую память — явление, кстати, встречающееся далеко не так часто, — вдруг произнес, как бы между прочим: «Увидим небо в алмазах». И не обратил никакого внимания на свои слова. Значит, они сидели у него глубоко в подкорке, что называется. И другой вывод: нет, не все он забыл из своего прошлого, что-то помнит! Но что? А вот тут надо суметь «раскачать» его, найти те островки, за которые зацепилась и еще держится ускользающая память человека…

Они потом долго разговаривали с Линой. Турецкий пообещал связать ее с московским психиатром Станиславом Густавовичем Зильбером, с которым однажды имел дело при расследовании очередных криминальных событий, иных причин и не могло быть. И он помнил, что старый профессор оставил в его памяти интересные мысли и советы. Но пока, так получалось невольно, Александр Борисович отделывался и перед Володей, да и перед Линой, одними обещаниями позвонить в Москву и проконсультироваться, а сам ничего не делал, и время шло. Однако когда он тут же задавал себе вопрос: а сколько времени прошло с момента данного им обещания, — тут же с юмором осознавал, что разговор-то состоялся практически вчера! А казалось, чуть ли не в прошлом столетии. Вот они, временные «обманки»…

Нет, надо попробовать буквально сегодня и прозвониться к старику. Но для этого необходимо отыскать его телефонный номер. И он есть, но в Москве, дома, в ящике стола, в какой-то из записных книжек. Да только просить об этом Ирину не хотелось. Она еще только собирается прилететь, и когда это случится, он не интересовался. И не будет, ибо любой разговор с ней обязательно вызовет массу вопросов из серии: «Что это?», «Для чего это?» и «Зачем тебе это надо?». Значит, и ответы на них последуют уклончивые, в смысле: «А не пошли бы вы все со своими советами?» Но главный ответ, уже для себя, следует искать среди знакомых психиатров Лины. Для чего надо с ней встретиться. И Володю привезти с собой. И постараться уложить его на обследование в клинику. Но перед этим получить согласие и направление от врачей. А для этого необходимы четко сформулированные требования к больному. А за этим… а затем… и так далее, бесконечно. Но с чего-то же все равно придется начинать, делать наконец первый шаг!

Единственное, в чем Александр Борисович был абсолютно уверен в настоящий момент, это в том, что начинать ему придется в любом случае с Лины. Сейчас надо заручиться согласием Володи, а затем звонить Лине и договариваться уже конкретно.

— Что я вам хочу сказать, Володя, — начал он. — Кажется, у нас появилась возможность… Точнее, я бы сказал, необходимость провести ваше максимально полное медицинское освидетельствование, вы понимаете, что это такое?

— Да, что-то вроде диспансеризации, — спокойно ответил тот, снова поразив Турецкого.

«Ну, откуда у него сохранилась в памяти эта терминология? Каким образом?» Но виду не подал, принял как должное. Спросил только, на всякий случай:

— А вы когда в последний раз ее проходили?

— Не помню, — отмахнулся Володя, натягивая на себя относительно чистую ковбойку. — Что ж, если надо, то я, пожалуй, готов… Только у меня появилось одно обстоятельство, Александр Борисович. Несколько неожиданное, — он посмотрел ясными глазами на Турецкого и улыбнулся по-ребячьи. — Дело в том, понимаете ли, что у меня… одним словом, я встретил женщину, которая… ну, как бы выразиться поточнее? Прониклась некоторыми симпатиями ко мне. И, таким образом, обрела некую зависимость от моих поступков. Поэтому не знаю, поймете ли, те шаги, которые я мог бы предпринять несколькими днями раньше, теперь могут быть ею, я имею в виду Алину Борисовну, истолкованы в превратном смысле. Я… понятно излагаю?

— Да уж куда яснее! Но, позвольте и мне, в свою очередь… — Турецкий едва сдержался от саркастической ухмылки: вот, мол, сидят два дипломата и старательно «темнят», не решаясь нечаянным жестом или словом выдать грандиозные секреты своих государств, — высказать предположение о том, что Алина Борисовна не страдает потерей своей биографической памяти. Или все же есть?

— Нет, с памятью у нее все в порядке.

— Отлично. Тогда, я уверен, нам с вами беспокоиться совершенно не о чем. Вы полежите в клинике, сдадите все необходимые анализы, вас обследуют врачи, определят степень вашего здоровья, а к вопросу о вашей помощи своей новой знакомой можно будет вернуться, когда вы почувствуете себя лучше. Я полагаю, это логично?

— В принципе да… — с долей некоторого сомнения согласился Володя. — Надо будет только аккуратно предупредить ее, чтобы случайно, по неловкости, не обидеть ее. Женщина — ранимое существо, — словно оправдываясь, улыбнулся он.

«Выражения, однако…»

— Я уверен, Володя, что ваш разговор с ней может состояться, когда мы вернемся в город. Я попытаюсь сейчас созвониться с врачами и договориться о том, когда вас положат на обследование. Эти вещи каждая женщина должна прекрасно понять. И вот перед тем, как я отвезу вас уже в клинику, вы и сообщите Алине Борисовне о нашем с вами совместном решении. Вызванном прежде всего суровой необходимостью, а не чьим-то капризом.

— Да, я, пожалуй, соглашусь с вами…

— Это будет тем более правильно, что она сможет сообщить о вашем решении и вашим коллегам с бульвара, чтобы они не волновались по поводу вашего неожиданного исчезновения, верно? Они ведь будут волноваться?

— Не думаю… Это все-таки не та публика, Александр Борисович, которая в открытую станет демонстрировать свои эмоции и долго переживать по поводу такого же, как они, человека. Нет… Посожалеют, может быть, что не услышат новых историй из моей богатой впечатлениями жизни, а потом забудут. Появятся новые заботы — простые, но обязательные, скоро ведь зима, придется устраиваться как-то. Я вот тоже начал подумывать…