Фридрих Незнанский - Встретимся в суде

— Может быть, вспомните?

— Сейчас, погодите. — Инга Витальевна сняла очки и протерла их кусочком замши. В ее беззащитных без стеклышек глазах отразилось недовольство собой, будто то, что фамилия вылетела у нее из головы, относилось к грубому нарушению служебных обязанностей. — Фамилия какая-то необычная. Смешная. Что-то, связанное с деревом…

— Фамилия — Дерево? — переспросил Васильев.

— Нет, не так прямолинейно. Но близко…

— Дуб? Береза? Сосна? Кипарис? — вмешался Фурман, готовый и дальше сыпать ассоциациями.

— Нет-нет, все мимо. Что-то вроде Деревяшки, но только не Деревяшка.

— Лошадиная фамилия, — изрек Роберт. Очки Инги Витальевны, снова оседлавшие ее породистый нос, упорно напоминали ему о Чехове. — Ладно! Знаете, что мы с вами решим? Инга Витальевна пусть вспоминает фамилию, а я завтра… точнее, сегодня с самого утра схожу в ГСУ и проведу разведку на местности. Вдруг там кто-то все-таки встречался с Валентином Викторовичем — или имеет представление, что могло с ним случиться. А теперь… имею я, по-вашему, право поспать хотя бы пару часов?

Роберт себя недооценил. Он проспал не пару, а все шесть часов, глухо проигнорировав будильник, который понапрасну заливался петушиными воплями. Проснувшись с пустой, звонкой и совершенно бодрой головой, Роберт первым делом взглянул на часы, крикнул: «Мамочки!» — и бросился одеваться со скоростью пожарного, которого вызвали тушить королевский дворец. Назначенные с раннего утра встречи полетели ко всем чертям, что неминуемо скажется отрицательным образом на деловой репутации адвоката Васильева. Однако, чтобы не запятнать свою репутацию еще сильнее, следовало, по крайней мере, навестить ГСУ.

В Главном следственном управлении Роберта ждал сюрприз… Точнее выражаясь, в вестибюле Главного следственного управления Роберта ждал сюрприз. Потому что в само Главное следственное управление Роберта не впустили.

— Никакого Баканина здесь не было, — глядя на Васильева из-за стеклянной перегородки честными — пречестными, до голубизны, глазами, внушал ему дежурный. — Я как раз дежурил позавчера вечером, отлично помню: не было такого пропуска.

— Но я хочу узнать, кто и зачем приглашал моего клиента.

— Нечего вам узнавать. Отвлекаете только пустяками всякими. Тут трудятся занятые люди. Не было вашего клиента, значит, не было, чего вам еще? Идите отсюда: на вас пропуска никто не заказывал. Ну, чего топчетесь? Идите-идите, все равно не впущу.

Делать было нечего. Приходилось уходить несолоно хлебавши.

Отворив тяжелую, изукрашенную звездным орнаментом, будто из сталинских времен, дверь и отойдя от здания ГСУ примерно на три метра, Васильев, повинуясь наитию, обернулся и поднял глаза. Из окна второго этажа на него смотрели двое. В первом он распознал только что виденного дежурного; второй был очень худ и сутул, с длинным лицом. Заметив, что они обнаружены, оба отступили в глубину комнаты.

Если до этого эпизода Роберт и подумывал о том, чтобы методично прочесать все милицейские сводки, касающиеся маршрута следования Баканина в Главное следственное управление, то теперь надобность в этом отпала. Адвокат Васильев не сомневался, что его клиент, глава концерна «Зевс», не вышел из стен ГСУ. И если он не находится там до сих пор, значит, его оттуда вывезли под конвоем…

А это, в свою очередь, значит, что Баканину пришлось столкнуться с силой, противостоять которой молодому адвокату Васильеву не хватит возможностей. Придется обратиться к старшим коллегам. В частности, к знаменитому адвокату Юрию Петровичу Гордееву.

Москва — Александрбург.

Ночь с 11 на 12 марта 2006 года. Валентин Баканин

Поздней ночью из Москвы этапировали человека.

Этапировали с широким размахом. Усиленный конвой. Две бронированные автомашины. Арендованный самолет.

Кто же этот монстр, заслуживший столь пристальное внимание со стороны милиции? Страшный маньяк-убийца, способный голыми руками уложить десяток противников, а после съесть их глаза и вырезать для своей мрачной коллекции языки? Фанатичный террорист, который постоянно выжидает момент, чтобы покончить самоубийством, унеся с собой на тот свет как можно больше жизней мирных граждан? Шпион враждебного государства, обученный всем секретным приемам спецслужб? На худой конец, матерый расхититель государственной собственности?

Валентин не знал, к какой из вышеперечисленных категорий он относится: ведь по завершении игры под названием «мешок на голове» ему так и не сказали, в чем его обвиняют. Но, судя по количеству окружавших его вооруженных людей с бдительными лицами, Ганнибал Лектер по сравнению с Валькой Баканиным — не более чем сосунок… Гордись, Валька, ты получил свои пять минут славы! Была, должно быть, глубокая ночь, возможно, близко к утру, и сознание избитого, дезориентированного, ни минуты не спавшего Баканина плавало и расплывалось, как свет фонарей в его затуманенных глазах. Глаза эти способны, однако, были различить за линией конвоя пассажиров, присутствовавших в аэропорту в этот глухой час. На лицах тех, кто перемещался без конвоя, читались страх и опасение: как бы не вырвался на свободу этот зверь, которого везут куда-то с эдакой помпой! Правда это было, или только состояние Баканина стало тому виной, но он не заметил на этих лицах ни единого проблеска жалости… «Я невиновен! — хотелось крикнуть Валентину. — Я не знаю, что происходит! Я не знаю, что со мной собираются сделать! Спасите! Позвоните моему адвокату!» Но крик, непрерывно звучащий внутри, так и не вырвался вовне. Кто ему поверит? Даже если бы кто-то и поверил, преступнику не дали бы довести свое воззвание до конца. Заткнули бы рот или — автоматная очередь… Кто знает, вдруг именно этого они и добиваются? Убийство при сопротивлении… Тело обмякло, точно лишилось костей. Нет, не костей лишился Валентин — он лишился достоинства честного человека. Когда столько глаз устремлено на тебя, и во всех ты отражаешься страшным преступником, очень трудно не поверить самому, что ты — преступник…

«А ну, встряхнись! — прикрикнул на себя Валентин. — Мямля! Ты-то сам знаешь, что ничего плохого не совершал? Ну вот, а это главное. И прекрати психовать! Прекрати, я сказал! Эх, не было бы наручников, закатил бы себе пощечину. Нечего киснуть! Бывают же следственные ошибки? Бывают. И не всегда в нашей стране торжествует правосудие. Но тем более нельзя поддаваться панике. Надо бороться. Будем, Валька, бороться…»

Обращенная к себе зажигательная речь имела определенный успех: по крайней мере, заставила встряхнуться. Кости снова очутились на месте, где им и положено. Мышцы ног сокращались исправно. По трапу самолета Валентин поднялся без понуканий и подталкиваний; правда, дважды чуть не потерял равновесие, потому что подниматься по ступенькам в наручниках ему еще не приходилось.