Фридрих Незнанский - Засекреченный свидетель

— Да. Она говорила. Обещала и познакомить по случаю. Но все пока не выходит как-то.

— И все-таки?

— Левой его зовут. Лев Орехов.

3

Ирина Генриховна, склонившаяся над газетой, хохотнула негромко, но тут же закашлялась.

— Ириша, господи, что же у тебя за кашель-то такой? Когда пройдет уже?

— Вот помру — и все пройдет, — жена улыбалась, но от смеха удержалась, чтобы не спровоцировать очередной приступ кашля.

— Ты шути, но постарайся в следующий раз поумнее. Ладно? А эскулапа твоего, чувствую, пора к ответственности привлекать за халатность. Может, у тебя уже астма? А он и не чешется.

— Ты, Шурик, ненамного умнее шутишь, — отпустила ответную шпильку супруга. — А кашляю я значительно меньше уже. Помогли таблетки-то эскулаповские. Он, пока ты по курортам раскатывал, антибиотик в меня впихнул все-таки. Рентген показал, что воспаление было, хотя явно не диагностировалось. Но сейчас легкие приходят в норму. Теперь вот восстанавливающие витамины прописал… Не переживай. Прорвемся. Я себя, правда, значительно лучше чувствую.

— Ну хорошо, если так. Пусть живет пока костоправ твой.

— У самого-то как дела? Мальчика отпустили? Живого-здорового, надеюсь?

— Этот мальчик живее-здоровее нас, вместе взятых, будет. А чего это ты вдруг о его здоровье забеспокоилась? Давно ли ты меня в изверги записала?

— Это я под действием печатного слова, — не удержалась от смеха Ирина. Но на этот раз обошлось без кашля. — Вот. Нинке подружка подсунула «Тульские известия». Полюбуйся. Тут протокол допроса оперативного работника по поводу жалобы на неправомерные действия милиции.

«Я, старший оперуполномоченный капитан милиции Витницкий, по существу заданных мне дознавателем вопросов поясняю следующее.

Вечером 16 июня с. г. около 23 часов я и эксперт старший лейтенант Рюмин зашли в ресторан, чтобы купить сигареты. В зале мы увидели гр. Суркова по кличке Гараж, полученной от братвы за большие габариты.

Данный гражданин, находящийся во всероссийском розыске, был пьян и приставал к неизвестной женщине. Мы с Рюминым хотели провести с ним воспитательную беседу, но Сурков вытащил из кармана пистолет системы ТТ, выстрелил в нашу сторону и попал в бармена, легко его ранив.

После этого Рюмин выбил у Суркова пистолет, а я свалил его на пол. Но гр. Сурков не успокоился и начал нагло, с особым цинизмом биться печенью, почками и лицом об мои и Рюмина ботинки с целью завладеть нашим табельным оружием, что могут подтвердить официанты и посетители ресторана.

Позднее уставшего гр. Суркова мы доставили к следователю в районное отделение милиции. Следователь Кокорин, увидев пистолет задержанного и услышав его матерные выражения в адрес российской милиции и себя лично, начал стыдить гр. Суркова и объяснять, что он не прав. В припадке раскаяния Гараж стал плакать и случайно ударился об угол сейфа той частью мозга, которая заведует устными показаниями.

Следователь Кокорин записал добровольные признания гр. Суркова. Потом я и Рюмин пальцами раздвинули задержанному веки, самотравмированные в ресторане, чтобы он мог видеть и подписаться под протоколом, что он и сделал.

В дополнение к вышесказанному хочу добавить, что с моей стороны, а также со стороны Рюмина и следователя Кокорина никакого физического воздействия к гр. Суркову не применялось, а его заявление прокурору — наглая ложь и провокация с целью опорочить нашу родную российскую милицию».

— Да уж. — У Турецкого заметка вызвала даже не улыбку, а какую-то болезненную гримасу. — Это юмор?

— Вроде бы, — насторожилась жена.

— Дурак сочинял.

— Если отвлечься от ваших милицейских реалий, а сразу читать как юмореску, то вполне даже смешно.

— Ну-ну. Значит, я тупой.

— Нет, Шурик. Это у тебя просто чувства юмора нет, — продолжала веселиться жена.

— Есть. Но мне, мать, не до него просто сейчас, — вполне серьезно отозвался Александр Борисович. — Ну, что? Спим?

Супруги забрались в кровать и пожелали друг другу спокойной ночи. Турецкий щелкнул выключателем висевшего над головой бра, потянулся до хруста в костях, забросил руки за голову и с надеждой на отдых прикрыл усталые глаза.

Но не спалось.

Последняя полученная информация тяжело ворочалась в голове, стараясь улечься на самое удобное место, соответственно толкаясь локтями и пытаясь отпихнуть предыдущие сведения куда-то вбок. Но те упирались, вступали в схватку, толкались в ответ, входили с новой информацией в клинч. Так потихонечку находилось место и новичкам, но отнюдь не такое шикарное, как им думалось поначалу. В конце концов все раскладывались по разным полочкам, и после этого можно было оглядеть поле завершившейся битвы, чтобы понять: а что, собственно, появилось нового? Что подтверждает, а что опровергает предыдущие домыслы и гипотезы?

Сегодня Турецкий узнал две весьма полезные новости. Во-первых, Денис Грязнов порадовал. То поручение, которое Александр Борисович ему давал в свой прошлый визит, рыжий племянник Вячеслава Ивановича выполнил превосходно. И сегодня он доложил, что неизвестным автором записки, найденной в пиджаке Калачева, скорее всего, является один из заместителей министра экономического развития страны Вадим Строганов. Помочь сориентироваться Денису помог тот факт, что круг поисков с самого начала был весьма ограничен. Стройками государственного значения — а именно таким является строительство будущих олимпийских объектов — как правило, управляет либо Минпромэнергетики, либо Минэкономразвития. Найти и проверить Вадимов, входящих в руководство этих министерств, было делом техники. Когда же выяснилось, что Строганов является еще и членом исполкома Российского олимпийского комитета, стало понятно, почему премьер именно ему поручил курировать строительный комплекс в Сочи и Красной Поляне. Дальше шли, казалось бы, мелкие детали биографии Вадима, но они тоже были важны. Поляков в свое время был учеником главы концерна «Диалог» Петра Семеновича Майстренко, некогда принимавшего участие в строительстве спортивных сооружений к московской Олимпиаде. А ныне именно концерну этого господина покойным Калачевым было поручено возведение объектов предполагаемых зимних игр в Сочи. Становилось ясно, что такой человек, как Строганов, вполне имел право и мог писать записочки главному российскому «олимпийцу». Более того, стало очевидно, что речь в записке шла не о сроке заключения, а об очередном сроке возможного олимпийского президентства Владислава Михайловича. Клубок завязался тугой. Теперь предстояло его размотать и узнать, каким боком к нему прислонилась криминальная милицейская троица.

Второй сногсшибательной новостью была та, что главарь преступного синдиката Орехов был, как оказалось, любовником спортсменки, которую взял с собой на курорт для любовных же утех покойный Калачев.