Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу

– Ну, разумеется, как же иначе! Мне очень интересно твое мнение, как юриста-психолога, профессионально занимающегося криминальной психологией, – польстил он жене. Ирина закончила курсы в Центре профпереориентации новейших обучающих технологий и получила диплом о своем втором высшем образовании.

– Правда, это не совсем то, о чем ты думаешь, но кое-какие мои выводы, мне кажется, могут показаться для тебя интересными… Я тебе сегодня вкусную рыбную солянку приготовила. Ничего? Не поздно?… Тогда ты ешь, а я буду говорить, ладно? – Она улыбнулась: – Обещаю аппетит тебе не испортить.

– Можешь не извиняться. Некоторые соображения мы как раз сегодня вечером обсуждали с нашими мужиками. Поэтому будет вдвойне интересно сопоставить твои и их оценки. Я тебе потом расскажу о том, что сумел Макс накопать нам по этому вопросу…

И он принялся за обед-ужин.

Уже с первых слов жены он понял, что мнения ее и Макса, в принципе, совпадают. Только Бродяга проводил свои исследования с помощью различных компьютерных программ, а Ирка, пользуясь знаниями в области психологии, приобретенными ею на Высших курсах, ну, и своею собственной, женской интуицией. А то, что выводы сходились в главном, говорило об их правильности.

Коротко говоря, Ирина была уверена, что письмо написано не рукой солдата, проходящего срочную службу в армии, а с его слов. Возможно, даже и в пересказе со слов другого человека, близко знающего солдата и, в моральном отношении, полностью разделяющего его трудности и беды. То есть, по убеждению Ирины, в действии появилось неизвестное третье лицо. То самое, которое в письме обозначено во фразе: «Мир не без добрых людей». То есть, некто «добрый человек». Помимо любимой девушки Ланы. Ну, да, третий. Или третья, ибо, если считать по Максу, то два лица уже предположительно известны, – Андрей Иванов и Лана. А мать, упомянутая в письме, как действующее лицо, однозначно исключалось, ибо ее эмоции полностью «перекроили» бы текст письма, это – бесспорно.

И Александр Борисович подумал, что, наверное, именно сейчас пришло время познакомить Ирину с выводами Макса, так как это избавит ее от приблизительности оценок. И он пересказал жене их сегодняшний разговор с Бродягой. Ирина обрадовалась, действительно, между ними было много общего.

А что касается третьего лица, то его присутствие может быть доказано только в процессе дальнейшего следствия. Другими словами, поскольку уже известен адрес в Чите – правда, не домашний, а исключительно виртуальный, притом, что дальнейший поиск – уже дело, как говорится, техники, значит, надо немедленно лететь в Читу. На месте будет виднее…

Кажется, Ирина впервые за долгие годы совместной семейной жизни сама сказала, что надо лететь, обычно она терпеть не могла командировок мужа.

И на то была причина. Когда Шурик находился в пределах ее видимости, условно, конечно, она была за него спокойна. Тоже, впрочем, относительно. Но как только он убывал куда-то из Москвы, у нее начинались мучения. Он же, как мальчишка, лез повсюду, куда в его возрасте и положении даже и не следует соваться, потому так часто его и «штопали» потом доктора. Правда, и дома хватало забот не меньше. А в данном случае она не видела никакой опасности для мужа. Пусть заодно и развеется немного, нельзя без конца «вариться» в одной и той же компании.

Что же касается его некоторых похождений, от которых она прежде очень страдала, злилась, несколько раз уходила, уезжала к тетке, даже несколько раз до развода доходило, так это, казалось ей, теперь в прошлом. Поумнел Шурик, была она уверена, а что на красивых женщин все посматривает, так такая уж она, эта гадская мужская порода. Тут, главное, не перебарщивать со своей ревностью. А когда смотришь на заигрывания мужа с другими женщинами, словно бы сквозь пальцы, и он сам видит это, у него и интерес быстро пропадает. Ну, действительно, зачем что-то выдумывать, обострять, доводить дело по сущим пустякам до скандалов? Он должен постоянно другое помнить. Быть уверенным, что дома у себя он – единственный и самый любимый мужчина, которым восхищаются жена и дочка. И что для них он – идеал, от которого они никогда в жизни не откажутся, как бы ему ни казалось обратное, и что бы ему ни докладывали «доброжелатели»… Ох, как тяжко давалась, да что грешить, и сейчас все еще дается Ирине эта непростая наука сохранения семьи… Если б Шурик только знал…

И он, как полагала Ирина, если еще не знал, то – уж это точно! – подходил к пониманию такой важной для себя истины. А, как всякий толковый аналитик, умел делать и обобщения, и выводы. По его взгляду – усталому, открытому и ласковому или виноватому и нарочито оживленному, легко угадывала она теперь и его настроение, и степень, если можно так сказать, вины. Вот как сегодня, когда явился домой, явно изображая озабоченность. Наверняка, не только в трудах праведных протекал у него сегодняшний день, где-то успел и поболтаться на стороне. Но «болтание» это было у него, скорее, визуальным, что для мужчины иногда тоже очень важно: посмотреть, прикинуть, как бы оценить, кому-то ручку пожать-поцеловать, «повыеживаться», как говорит Нинка, и… отправиться домой обедать. Это у них называется, погулял. Ну, что ж, должна же оставаться у него уверенность в том, что все самые ответственные решения он принимает по собственной воле и всегда в полном согласии со своими взглядами и убеждениями. Уверенность в полнейшей собственной самостоятельности. В противном случае мужчина быстро превращается в тюфяк. Либо в нетерпимое, озлобленное существо.

В общем, как отмеченный дипломом об окончании курса психологии в криминалистике крупный специалист, Ирина Генриховна Турецкая была достаточно высокого мнения о своих знаниях и практическом умении находить единственно правильные выходы из сложных житейских ситуаций. И, разумеется, всегда верно оценивать их.

Александр Борисович, со своей стороны, знавший об этом, мягко говоря, комплексе своей жены, старался не спорить, хотя смирение давалось ему с большим трудом, если, вообще, давалось. Но так как все-таки большинство ее претензий к нему, при внимательном рассмотрении и трезвом анализе, были скорее справедливы, нежели наоборот, он и стремился быть покладистым. Что Ирина расценивала как свою личную победу в воспитании супруга. Ну, и хорошо…

Но одного, при всех ее плюсах и минусах, нельзя было отнять у нее: Ирина, в самом деле, любила своего мужа. И готова была бороться за него. Причем, именно бороться. Таков уж истинный менталитет обыкновенной российской семьи, доставшийся ей еще с советских времен. Борьба за мир, борьба за достаток в семье, борьба за мужа…Вот и теперь, несмотря на все, так называемые, «необратимые» демократические перемены в идеологии общества, в том числе, и российской семьи, в подавляющем большинстве случаев психологический настрой оставался прежним. Нет, конечно, всякая там феминизация и прочие «движения» что-то меняли в отношениях между мужчиной и женщиной в семье, но, как замечала Ирина, в основном, в сторону коммерциализации отношений. Чрезмерная тяга к равенству, утверждая каждого члена семейной ячейки, как личность, тем самым и разрушала эту ячейку. А Ирина не желала разрушения, хотя была вполне самостоятельной личностью. Вот такой парадокс…