Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу

Мама сказала, что семь, на что музыкант печально ответил:

– Вы уже опоздали, минимум, на три года. Но… – он долго раздумывал, потом предложил Андрюше повторить за ним на пианино совсем простенькую музыкальную фразу.

Мальчик легко повторил, проиграв мелодию одним пальцем. Тот сыграл более сложный пассаж, Андрюша и его повторил. Зиновий Авраамович задумчиво покачал седой головой с растрепанной «романтической», как говорила мама, прической, после чего веско сказал, словно вынес судебное постановление:

– Если он будет очень сильно стараться, то, возможно, из него таки что-то получится. Слух неплохой. Способность есть, но этого мало. Надо иметь дьявольское трудолюбие…

Мама тогда согласилась с выводом педагога, предполагая, что сын тоже проникся величием момента и приложит в дальнейшем все силы…

Он, наверное, и сам бы хотел приложить силы… если бы имел их. И это было первое непроходимое препятствие на тернистом пути так и не состоявшегося музыканта.

Мальчик часто болел в детстве, рос слабым. По причине постоянных простуд получал освобождение от уроков физкультуры. А на пианино поигрывал. Не играл – подолгу и вдумчиво, занимаясь бесконечными гаммами, вызывавшими у него рвотные позывы. Вот если бы можно было сразу – сесть и сыграть, тогда другое дело. А изо дня в день, по восемь часов?… А уроки когда? А к приятелю Юрке, где купили настоящий, классный компьютер?…

Шло время, незаметно заканчивалась школа, появлялись более серьезные интересы, нежели осточертевшее, покрытое пылью и давно расстроенное пианино. В девятом классе в первый раз закурил. По-взрослому, затягиваясь и учась пускать дымные колечки – на зависть приятелям и откровенно выпендриваясь перед одноклассницами. И тем, как он уже видел, было наплевать, что он на турнике с трудом подтягивается пару раз, в то время как его приятели без особого напряга подтягивались по двенадцать, и больше. Ну и что? Зато он мог запросто, на слух, подобрать на фортепьяно любую мелодию и худо-бедно саккомпанировать себе.

То, что с музыкой ничего не получилось, огорчало маму – честную и строгую школьную учительницу биологии. Но… пусть хоть бренчит, и это полезно. Отца же озаботил другой «талант» сына – его курение. Мало настрадались в детстве с его легкими! Отцовский же подход был скор и конкретен. Стыдно было, конечно, снимать тщательно отглаженные брючата и подставлять тощий зад под отцовский ремень, но ничего не поделаешь. Отец потом уверял, что он не злился, а только учил. Но между мужчинами в семье разорвались все связи.

Нет, Андрюша выполнял те поручения, которые получал от родителя, но молча, без охоты и ожидания благодарности. Отец, наверное, мучился, натыкаясь на холодное равнодушие сына, так думал Андрей. Мать, как ни уговаривала помириться с папой, ничего не добилась. «Я не ссорился», – отвечал сын и, демонстративно молча, уходил делать уроки.

В доме, где люди не любят друг друга, не испытывают душевного тепла в отношении старших и младших, радость, как правило, не задерживается. То же самое происходило и в семье Хлебородовых.

Когда Андрей перешел в одиннадцатый класс, заболел и вскоре умер отец. Сын не испытывал особого горя от потери. Мать страдала, не понимая сына. Ведь растила, мечтала увидеть великим… ну, пусть известным хотя бы, а получилось, по правде говоря, ни то, ни се. Слабый, капризный и неуравновешенный молодой человек, который не знает, чего он хочет в жизни, и не желает, по правде говоря, знать. У других какие-то интересы, а Андрей, если уроки уже сделаны, устраивается за своим, лично собранным компьютером, либо завалится на диван и… покуривает. Отца-то уже нет.

А материнские протесты и слезы – они не действовали.

Оставалась последняя надежда. Как говорили в добрые старые времена, в дни материнской молодости, по поводу таких вот бездельников и неудачников: «Ничего, армия научит. Там все просто: не знаешь – научат, не хочешь – заставят»…

Наверное, поэтому Полина Захаровна поначалу не очень и беспокоилась, когда пришла повестка из военкомата. Знакомые говорили, правда, что сегодня армия совсем не та, которую они еще помнили, что в нынешней процветает, как во всех сферах современной жизни, дикая коррупция, сплошные издевательства над новобранцами, воровство, вплоть до бандитизма и, вообще, – полный произвол. Да чего там говорить, достаточно внимательно перелистать страницы периодических изданий, послушать, что рассказывают по телевидению независимые корреспонденты. Те, которые работают на государственных каналах, они все изначально купленные государственной властью, от них правды не добьешься. Естественно, кто платит, тот и музыку заказывает…

Словом, армия – это ужас. И отпускать туда ребенка, хоть он уже и школу закончил, и аттестат получил, в общем, неплохой, это опасная глупость. Убедили…

Слава Богу, теперь хоть войны нет, а то ведь необстрелянных мальчишек, прямиком со сборных пунктов военкоматов чуть ли не в Чечню сразу гнали. Говорите, не сразу, а после «учебки», а что такое «учебка»? Ах, учебный батальон? А чему там учат? Ага, убивать! А мы своих детей для этого рожали в муках и трепетно растили почти два десятка лет, во всем отказывая себе? Чтоб они потом убивали? Или чтоб их убивали? Не отпущу-у-у! Вот и весь сказ.

Но крики – криками, нервы – нервами, а деваться некуда. Если тот, кто двенадцать раз подтягивался на перекладине, возможно, и мог на что-то рассчитывать, а тот, у кого не получалось? Почему не получалось? Да не хотел и – все! Хотя и длинный, но – худой, даже тощий, и нескладный. А в какой статье Конституции написано, что надо подтягиваться?! Если он рукой и так планку достает? Ну, и прочее, в том же духе…

Медицинская комиссия военкомата, как мать ни надеялась, с кем только ни разговаривала, кого ни убеждала, легко признала Андрея Ивановича Хлебородова практически здоровым, а, следовательно, и годным к прохождению воинской службы. А худоба? Ничего, в армии отъестся, человеком станет…

Их привезли в Подмосковье, в небольшой городок, в часе езды от столицы. Радость, которую испытал не один Андрей, а большинство его новых товарищей, по этой причине, была понятна: и не мечтал Хлебородов, что судьба забросит его из далекой Читы прямо, можно сказать, в Москву. Конечно, не в солдатской форме «бэу» мечталось появиться здесь, но это – только начало жизни. Служба только кажется долгой, а на самом деле, два года пролетят незаметно за постижением военной науки. Так они думали. Дальнейшая жизнь показала, причем довольно бесцеремонно и жестоко, что все в том мире, где, кажется, жизнь расписана не по часам, а по минутам, далеко не так…

– Хлебородов! Эй, сопля, бегом!..

Казарменная солдатская жизнь, в чем он скоро убедил себя, примитивна уже потому, что вся армейская система направлена на то, чтобы выбить из нормального человека его индивидуальность, неповторимость, и сделать из него обыкновенного робота. Идеальный солдат – не размышляющий солдат. За него есть, кому думать. Он должен быть чист, опрятен, начищен, молчалив, послушен и прост, как пивная пробка. Голова солдата должна быть тоже чистой и пустой, как его прикроватная тумбочка. Идеальная тумбочка – пустая тумбочка! Этот лозунг повторяло не одно поколение старшин и прапорщиков, и будут повторять все новые поколения младших командиров. Постоянно эту же «вечную» мысль вколачивал в головы новичков старшина роты, прапорщик Соловейко, неестественно розовощекий средних лет толстячок с заплывшими глазками-бусинками, воровато перебегавшими с одного предмета на другой.