Фридрих Незнанский - Кровные братья

— Олег, — позвал Орликов. Лисицын подпрыгнул, как будто его внезапно ударили по голове веслом.

— Ах, это ты! Ты меня напугал.

— Извини. Забыл посмотреть кое-что в Интернете. — Анатолий подсел к компьютеру.

Тем временем нескладный, похожий на обрубок Егор Соколов спустился с крыльца фирмы и подошел к «БМВ» Орликова. Попользоваться хозяйской машиной всегда приятно. Пусть поручение ерундовое, но тот факт, что ему дали поездить на хозяйском авто, означает очень многое. Это — доверие. Да, кроме того, и тачка у Анатолия Николаевича не самая плохая. Двухдверный спортивный «БМВ» третьей серии, темно-синего цвета, оснащенный всеми возможными заморочками. Автоматическая коробка передач, круиз-контроллер, навигационная система… чего там только нет! Да и лошадиных сил столько, сколько у целой конницы Буденного.

Егор щелкнул сигнализацией и дернул за ручку. Дверь не поддалась. Он щелкнул еще раз.

— А, понятно. Видимо, шеф сперва открыл машину и только потом вспомнил, что ему надо еще вернуться в офис. А закрыть машину снова уже не счел нужным.

Егор сел за руль, легонько и ласково погладил его шелковистую кожу, вставил ключ в замок зажигания. Потом он улыбнулся самому себе в зеркале и повернул ключ. Раздалась ослепительная вспышка, страшный удар, и затем внезапно стало темно.

Сильнейший взрыв выбил стекла в окнах фирмы «Мировые инвестиции». Анатолий Николаевич Орликов вскочил из-за компьютера и подбежал к окну. Внизу, на стоянке, ярким факелом горел его любимый автомобиль.

— Нич-чего себе… — выдохнул Анатолий Николаевич.

— Сказал я тебе, — вторил ему стоявший рядом Олег Лисицын.

— Бедный Егор! Он же фактически меня собой прикрыл. Ведь эта бомба предназначалась мне.

— Звони, Толя. — Олег пододвинул к нему телефон.

— Куда? — Орликов смотрел непонимающими глазами.

— Как куда? В милицию. Звони!

Голос заместителя начальника лагеря по политико-воспитательной работе, старшего лейтенанта Чупрыкина, и в обычной-то жизни невероятно гнусавый и скрипучий, доносясь из допотопных, раздрызганных динамиков лагерной трансляции, напоминал какой-то злодейский скрежет агрессивных и вероломных мультипликационных космических пришельцев.

— Повторяю. Заключенные, которым сегодня предоставлено свидание, организованно проходят в блок номер восемь. Распорядок свидания — общий: никаких личных контактов, категорически запрещается прием и передача каких-либо посылок, в разговорах запрещено касаться подробностей лагерного режима, высказывать какие-либо жалобы и претензии, выступать с заявлениями. Круг обсуждаемых тем не может выходить за рамки семейных вопросов. В случае нарушения утвержденного руководством лагеря порядка свидание будет немедленно прекращено.

В группе из десяти бритоголовых зэков, сгруппированных попарно, Олег Лисицын прошаркал к восьмому блоку. Сегодняшний вызов на свидание был для него полной неожиданностью. Он даже приблизительно не мог представить себе, кто, преодолев тысячи километров, не поленился к нему приехать. Свидание, как правило, дают только с прямыми родственниками. Отец? Да на кой хрен это ему нужно? Отрываться от бутылки, куда-то там лететь, ехать. Он и в годы совместной жизни не очень-то интересовался своим старшим отпрыском. Ну так, разве что изредка заехать кулаком по морде, в воспитательных, так сказать, целях. Да и этот минимум общений остался в далеком прошлом, после того как Олег сильно и ловко отбил летящий в его сторону кулак и какие-то доли секунды покачивался с пяток на носки, испытывая в свою очередь страстное желание врезать папаше по челюсти. Удержался. Мать? Без разрешения отца на такую дальнюю самовольную поездку она бы никогда не решилась, да и маловероятно, что ее одолевало особое желание увидеться со своим чадом. Жена Люська развелась с ним за полгода до суда. Сестра? Ну той и вообще-то всегда было плевать на Олега.

По обе стороны узкой задней двери, ведущей в блок, нависали дюжие охранники.

Здесь уже требовалось проходить по одному и с интервалом в три шага друг от друга. Обыск был весьма формальным и поверхностным: похлопали по карманам, провели жесткими ладонями, чуть-чуть перебирая пальцами, по швам. «Повернуться. Наклониться. Пошел!» То, что охрана особенно не усердствовала, было понятно. «Население» лагеря и вообще-то составляла «публика» весьма умеренных в прошлом «подвигов»: ни особо знаменитых рецидивистов, ни «законников» — так, все больше мелкая шушера. Ну а уж в группе направлявшихся на сегодняшнее свидание и вовсе были, можно сказать, благонадежнейшие кадры, «твердо идущие по пути к исправлению».

За дверью «диспетчерствовал» старлей Чупрыкин. «Заключенный Фомин — первый отсек, заключенный Смолин… заключенный… заключенный Лисицын — восьмой…»

Олег уселся на привинченный к полу жесткий стул перед стеклянной перегородкой, в которой было проделано небольшое круглое оконце. Сопровождающий занял свой наблюдательный пост двумя шагами правее и немного сзади. Все готово. Итак?

Дверь в противоположной части комнаты приотворилась и… «О господи! Толян! Конечно же Толян! Кто бы еще это мог быть, как не его названый „кровный брат“!»

Анатолий Николаевич Орликов не торопясь прошел к своему стулу, так же не торопясь уселся, предварительно откинув назад и в сторону полы своего элегантного черного длинного плаща. Некоторое время внимательно и молча рассматривал Лисицына.

— Выглядишь неплохо. Ну привет, хулиган.

— Толя, я так рад тебя видеть. Сижу тут как сыч одинокий, никто не приезжает, никто не пишет…

— Ну, судя по территории, которую для вас тут отгородили, компания у тебя здесь не маленькая.

— Да разве в этом дело? Это же… Да что тут говорить! Они мне нужны, как… Я имею в виду своих родных, близких.

— Ну, Олежек, твои родные — люди сложные, и ты это не хуже меня знаешь. Да и сам ты, честно говоря, особой лаской и любовью их никогда не баловал. Разве не так?

— Знаешь, когда человек попадает в мои обстоятельства, можно было бы и переступить через какие-то прошлые обиды.

— Значит, не могут или не хотят, или груз обид превышает все разумные пределы.

Конвоир, застывший на своем месте по стойке (вернее сказать, «по сидячке») «смирно», с каждым словом начинал все больше и больше настораживаться. «Черт бы их побрал, этих образованных!» Говорят вроде бы по-русски, каждое отдельное слово — понятно, а в целом — очень похоже на передачу какой-то зашифрованной информации, что, естественно, категорически запрещалось.

— Мудаки они все, мои родственнички!

— Возможно. Но уж кто-кто, а ты можешь быть вполне уверен, что тебя не забыли, не бросили… Мы ведь, в конце концов, «кровные братья». И не по названию, а по сути. Разве не так?