Фридрих Незнанский - Свой против своих

— С кем она ездила в отпуск?

— До развода с мужем, потом с сыном, на Кипре отдыхала с Людмилой Скворцовской, есть у нее институтская приятельница. Бывало, путешествовала и одна. Вот как-то она ездила на экскурсию в Бенилюкс. Купила путевку и поехала с группой, жила в одноместном номере.

— Кроме вас с кем она дружила в «Сердце России»? — спросил Поремский.

— Даже затрудняюсь ответить, — пожала плечами Лариса Ивановна. — Понимаете, она здесь работала давно, постепенно делая карьеру, в хорошем смысле этого слова. Тамара никого не подсиживала, не плела дьявольских интриг. Она просто хорошо выполняла свою работу, начальство видело это и повышало ее. Она врожденный финансист, у нее настоящий талант. Да, так вот, на разных этапах работы в банке у нее были разные близкие знакомые. Когда Тамара переходила в другой отдел, на другую должность, прежние отношения оставались, только общения становилось меньше. Так и со мной: она стала заместительницей председателя, мы автоматически стали реже общаться. Я более или менее могу использовать обеденный перерыв, у нее же сплошь и рядом совещания, встречи. То же и после работы — она, как правило, сидела здесь допоздна.

— Но все же что-то про свою личную жизнь она вам рассказывала?

— Да, достаточно много, только выборочно. Про сына — да, про родственников — охотно. Про институтских друзей почему-то меньше. А про любовников вообще говорила скупо. Ну появился какой-то знакомый, ну куда-то вместе ходили, ездили к кому-то на дачу. Однако без излишних подробностей.

— А жаль! — сокрушенно сказал Поремский. — Глядишь, и пригодилось бы.

— Да мне тоже было любопытно, — кокетливо произнесла Лариса Ивановна. — Но не спрашивала. Хотя так и подмывало узнать. В общем и целом, с мужчинами у нее случался облом. Такими словами она завершала все истории.

— Про своего сына она, конечно, больше всего рассказывала? — спросила Романова.

— Да, про сына говорила охотно. Про его увлечения, учебу, работу, всякие курьезы, случавшиеся с Димой.

— Нам ведь до сих пор не удалось связаться с ним.

— Саврасов, наверное, на Кипре. У него там собственная фирма, и он теперь в России редко бывает.

— Мать погибла, нужно сообщить.

— Может, Тамарин брат знает его телефон, — предположила Колчинская.

— У нее есть брат? Родной?

— Да, старший брат. Живет в Москве, где-то на юго-западе. Он военный в отставке.

— С охранником Сурманиновым ее связывали только служебные отношения?

— Думаю, да. Во всяком случае, мне трудно представить что-либо иное.

— А я сталкивалась с такими ситуациями, — заметила Романова. — Как секретарши становятся любовницами начальника, так и некоторые женщины приближали к себе телохранителей.

— Мне мысль про их близость даже в голову не приходила. Слишком уж разные они люди по всем параметрам.

— Наверное, — сказал Поремский, — нам нужно просмотреть записные книжки Пресняковой. Может, и брат еще не знает о ее гибели. В сумке записной книжки не было, в квартиру мы пока не ходили.

— Ключи-то у нее при себе были?

— Ключи есть, только мы все равно не ходили, надеялись, сын объявится. Если что, так квартиру обыщем. Только сперва хотелось бы посмотреть рабочее место. Пресняковой, наверное, часто приходилось записывать чьи-то телефоны. Не станет солидный работник писать на клочках бумажки, которые через минуту потеряются.

— Да, теперь почти у каждого на столе имеется ежедневник.

— Тогда проводите, пожалуйста, нас в ее кабинет? Наш руководитель вчера его опечатал, но мы войдем.

Пресняковская секретарша Людмила не находила себе места — шефини больше нет, кабинет ее закрыт, делать нечего, телефон надрывается. Сначала звонки появлялись с обычной для рабочего дня регулярностью, а теперь участились — неужели? правда ли? не верю своим ушам! надо же случиться такому горю! Приходилось подтверждать и выслушивать соболезнования, отчего настроение с каждой минутой ухудшалось. Благо Колчинская из ипотеки привела двоих следователей — можно хоть на какое-то время отвлечься.

Элегантный мужчина с рыжеватыми вьющимися волосами и тонкими усиками, протянув ей раскрытое удостоверение, сказал:

— Предъявляю для порядка. Положено.

Людмила его даже смотреть не стала.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила.

— Мы хотим осмотреть кабинет погибшей. Если что-либо понадобится взять, примите от нас расписку. В первую очередь нам требуется узнать телефоны сына и брата Тамары Афанасьевны. Может, они у вас записаны?

— Нет. Она сама им звонила. Только один раз у Дмитрия было долго занято, тогда Тамара Афанасьевна попросила меня набирать его номер. Я его записала, а потом выбросила.

— Давно это было?

— Очень давно.

— Придется поискать в кабинете. Вы, пожалуйста, пройдите с нами.

Поремский оторвал от косяка бумажку со скотчем, и все вошли в кабинет. На столе сразу нашли телефонную книгу Пресняковой. Под нее она приспособила толстенькую книжицу, на обложке которой значилось «Моя библиотека». Страницы были разлинованы соответствующим образом — автор, название, год издания, на все колонки владелица не обращала внимания, записывала здесь телефоны. Судя по всему, это происходило годами: страницы истрепались, многие записи делались вкривь и вкось — очевидно, наспех, то ручками, то карандашами. Чрезмерную толщину книжечке придавали визитные карточки, в изобилии рассованные между страницами.

Записи в алфавите делались по первой букве фамилии знакомых. На «с» Дмитрия Саврасова не было, телефоны сына оказались записаны по-свойски — на «д». Несколько номеров были зачеркнуты, оставался один — из одиннадцати цифр, значит, мобильный. Телефона брата не обнаружили, наверняка Тамара Афанасьевна помнила его наизусть.

— Какая разница во времени с Кипром?

— Два часа, — сказала Романова.

— Наверное, проснулся. Галь, звони ты. Тяжелое известие, пусть услышит женский голос.

Все попытки связаться с Дмитрием оказались безуспешными, после каждого набора следовал записанный на магнитофон ответ на греческом и английском языках. Не нужно их знать, чтобы понять стереотипное: аппарат выключен или находится вне зоны действия сети.

Так за весь день до него и не дозвонились.

В воскресенье утром генеральный директор фирмы «Димитриус ЛТД» Дмитрий Саврасов проснулся с невероятной головной болью. Сроду так не болела башка, как сегодня.

Нельзя сказать, чтобы Дмитрий грешил беспробудным пьянством. Скорее такая реакция случилась от недостаточной тренированности молодого организма. Обычно он выпивал умеренно и к тому же прекрасно знаком с алкогольной теорией — знал, что нельзя мешать на понижение градусов. После вина или пива перейти на крепкие напитки — это еще полбеды. Однако после водки или коньяка пить вино не годится, от подобной мешанины всегда потом болит голова. У него же вчера получились буквально скачки с препятствиями. Начали с водки, затем перешли на местное розовое вино, хлестали его чуть ли не кружками. Набуздыкались так, что, казалось, больше ничего не влезет. Ан нет, влезло — дружно налегли на коньяк, потом были какие-то коктейли. И вот наутро достигнут легко прогнозируемый результат.