Фридрих Незнанский - Золотой архипелаг

— Неужели, Сергей Геннадьевич? — Маргарита Ганичева язвительно вздернула бровь, но рот у нее пока не перекашивался, а значит, до настоящего гнева было далеко. — По-моему, касается, и очень многих. Вам не кажется, что пора решить, что вам дороже: работа или увлечение?

— Я так понимаю, Маргарита Николаевна, что даже если я откажусь от своего увлечения, в любом случае лишусь работы?

— Ну, все можно переиграть…

— Нечего тут переигрывать! — Сейчас Грибов мог позволить себе резкую откровенность: он знал, что ее Ганичева предпочитала лицемерию. — Знаете, Маргарита Николаевна, на что указывает этот факт? На то, что администрация связана с людьми, которые боятся моего альманаха. А боятся потому, что запачканы в том или ином преступлении, которое там описано. Они же вас хотят шантажировать! А вы, уцепясь за эту ниточку, попробуйте шантажировать их. Вы, извините, и сами не святая…

— Трудно было бы совмещать святость и бизнес, — не обиделась Ганичева.

— Ну, тут я вам не судья. Э-э-э, то есть… Наоборот, я хочу сказать, что по сравнению с людьми, чьи преступления попадают в мой альманах, вы — ангел с крылышками. Хотите меня уволить? Пожалуйста, воля ваша. Смею надеяться, и без «Подмосковья-агро» под забором не умру. Но пока я ваш сотрудник, радеющий об интересах фирмы, могу предложить, Маргарита Николаевна, практически ценный совет: раскопайте это дельце. Давайте вместе почитаем мой альманах и подумаем, кто из заинтересованных лиц может чувствовать себя обиженным.

Короче, разберитесь: из чьего мягкого места растут эти чересчур шустрые ноги?

Вот тут следовало остановиться, и Грибов притормозил с наработанной годами сноровкой — в паре сантиметров от опасной черты. Маргарита Николаевна Ганичева любила прямоту, даже выраженную в предельно резкой форме, но терпеть не могла, чтобы ей навязывали решения. Собственно, технически было бы лучше действовать исподволь, затеять долгий разговор, в процессе которого Ганичева пришла бы к тем же самым выводам самостоятельно, однако на долгий разговор не было времени. К тому же Грибов несколько опешил при известии, что успел кому-то из подмосковной администрации столь крепко насолить, и у него не осталось сил на психологические экивоки. Лучше по-простому: что хотел, то и сказал.

Маргарита Николаевна, очевидно, обдумывала ситуацию. Олигарша, как и Грибов, понимала, что вся загвоздка в соперничающем с ней конкуренте. Его компания всячески вредит предпринимателю-женщине. И эту компанию поддерживает администрация ряда областей Центрального региона. На эту тему Ганичева размышляла, поджав губы. Водилась за ней такая привычка, в результате чего тюбик с помадой являлся для бизнес-леди предметом первой необходимости. Губы мазала постоянно, не глядя в зеркальце, руководствуясь исключительно осязанием, как слепой художник, — одна из немногих в ней бабских черт.

— Что ж, пока вы не уволены, Сергей Геннадьевич, — наконец решила она, — давайте объединим усилия. Вы поднимете все номера своего альманаха, я, со своей стороны, постараюсь разузнать, кого покрывает администрация области. Есть у меня определенные предположения… А уволить вас я всегда успею, — закончила она с благосклонной улыбкой, странной на этих безжизненно-тонких и бледных губах.

Даже человеку, никогда не бывавшему в Горках Ленинских, может быть известно, что здесь жил и умер вождь мирового пролетариата. А кроме посвященного этому событию гигантского, по здешним меркам, мемориального музея к числу местных достопримечательностей относится памятник дважды Герою социалистического труда Ивану Буянову, председателю некогда знаменитого колхоза. Те, кто его помнили, говорили, что Буянов получился совсем как живой — ну, прямо очень достоверный: не упустил скульптор ни продолговатую ямку у него на подбородке, ни крупные мочки ушей, ни выделенные позолотой звездочки на груди… Впрочем, по поводу геройских звезд бывалые люди шутили, что надо их было делать не из золота, а из русского народного дерева липы. Буянов, дескать, злостно приписывал урожаи к плану — потому и прославился! А кроме того, этот очковтиратель известен был как матерый расхититель колхозной собственности… Э, да много чего у нас о покойниках говорится! Хоть и предупреждали древние римляне: «О мертвых либо ничего, либо хорошо», — так ведь есть люди, о которых правду можно сказать безнаказанно только после их смерти.

Вблизи памятника Буянову располагалась контора «Заветов Ильича», куда направлялся Иван Андреевич. Как правило, легкий на подъем председатель в конторе не сидел, за исключением приемных часов, предпочитая выяснять на местах, где что требуется. Вот и сегодня надо было бы хлопотать с подготовкой к весеннему севу… Однако вопросы сельскохозяйственные отступали по сравнению с важностью иных вопросов, которые можно было охарактеризовать как политические. И пусть политика эта касалась одной только крохотной точки на карте России — Горок Ленинских, — от этого ее значение не уменьшалось.

Со своей истинно русской привычкой задумываться на отвлеченные темы, когда это совсем не требуется, Иван Андреевич ухватил за хвост мысль: насколько же родными стали ему односельчане! Каждый — со своей повадкой, со своим характером, со своим норовом. И они, кажется, его полюбили, поверили ему. А ведь он по рождению — не местный, пришлый. Сказать кому, ведь глаза от удивления выпучат — городской! Кому пенять, на чьи прадедушкины крестьянские гены свалить тот упоенный интерес, который питал к земле мальчишка, выросший на Красной Пресне? В другой семье, пожалуй, родители приструнили бы отпрыска, дали ему понять, что он должен получить нормальную профессию, подходящую для продвижения по карьерной лестнице в городе. Однако в семье краснопресненских Бойцовых росло шестеро детей, все — с избытком наделенные силой воли и сызмала приученные к самостоятельности. Поэтому когда Ваня заявил, что хочет стать агрономом, никто не стал ему возражать. Красный диплом в качестве награды за старания подтвердил верность избранного пути. И тем не менее учеба в Тимирязевке не сделала из городского юноши деревенского мужика. Это не удалось высокомудрым преподавателям, публиковавшимся в научных журналах и способным сообщить навскидку любую подробность относительно растений, удобрений и почв. Зато хитрый трюк окрестьянивания москвича с успехом получился у сокурсницы Ивана Лады Вешенцевой — не кандидата и не доктора наук и даже не отличницы. Зато природа с избытком наделила ее мудростью, которую Иван Бойцов постарался перенять у жены позже, когда стал руководителем. А в придачу к мудрости она обладала еще и мягкими умелыми руками, в которых держался весь дом, пышными русыми волосами, голубыми глазами кошачьей округлости, а также дивным, ровным, изящным носиком, который редко встречается в повседневной жизни, зато часто — на плакатах кинозвезд. В общем, в соответствии со своим именем — славянская богиня любви! Иван закономерно сдался ей на четвертом курсе. Он уже знал, что распределяться будет в Горки Ленинские, туда, откуда родом его удивительная Лада и где проживает вся Ладина родня.