Фридрих Незнанский - Золотой архипелаг

«Что это? — вспомнил Анатолий свой гневный, от бессилия, крик. — Что это у тебя на лице? Посмотрись в зеркало!» И смущенный голос Наташи: «Ну да, я видела, наверное, аллергия или нос обгорел…» Нос обгорел! Хорошенькое объяснение, нечего сказать, а главное, очень правдоподобное — в феврале бессолнечной московской зимы! Анатолий не поверил в обгоревший нос. Он верил в фотографии из медицинских учебников, на которых были изображены в точности такие расплывчатые красные пятна на носу и на щеках. «Эритематозные высыпания в виде бабочки, вот как это называется», — холодея, подумал ассистент Любченко. Или попросту «фигура бабочки». За «фигурой бабочки» следовало название болезни, которое страшно было произнести…

Его произнес позже главный московский специалист по заболеваниям соединительной ткани, к которому — существует все-таки взаимовыручка между коллегами! — жену сотрудника института Бурденко удалось направить без проблем. Но лучший он или худший, а системная красная волчанка на современном уровне науки неизлечима. Как помочь, если против организма ополчается его же собственный иммунитет? На горизонте быстрая смерть или годы мучительной смены обострения и затухания процесса.

Поражение суставов. Поражение почек. Поражение легких. Поражение сердца. Многолетнее непрерывное комплексное лечение позволяет рассчитывать на стойкую клиническую ремиссию, близкую к нормальной жизни. Но на всякое лечение нужны деньги…

Анатолий Любченко согласился с тем, что его жена нуждается в немедленной госпитализации. Был он со всеми вежлив и мил, несколько заторможен, улыбался направо и налево — улыбка, словно неуместно радужный конфетный фантик, прилипла к его лицу. Очень благодарил главного специалиста. Устроил Наташу в палате, успокоил ее, купил ей несколько яблок и вишневый сок. И только придя домой, дал выход истинным чувствам. Он корчился, он колотил кулаками по продавленной бугристой тахте, служившей супружеским ложем ему и Наташе в этой чужой квартире, в этом чужом городе. Он проклинал Наташу зато, что поехала на взморье, где купалась и загорала: ведь известно же, что солнечные лучи провоцируют развитие системной красной волчанки! Он проклинал себя — за то, что отпустил жену в этот роковой для нее отпуск, за то, что переехал в этот город, в котором, возможно, начали невидимую работу роковые для Наташи факторы внешней среды, высвободившие из генов дремавшую там болезнь. Но отчаяннее всего Анатолий Любченко проклинал судьбу, подрезавшую ему крылья прежде взлета. Теперь все кончено: разве можно эффективно работать, приобретать квалификацию, когда дома у тебя филиал госпиталя? Разве можно надеяться стать ученым, если все деньги будет поглощать слепая прорва — болезнь жены? К тому же вряд ли на работе станут держать иногороднюю женщину, которая не вылезает из больничных, а значит, их совместные доходы уменьшатся вдвое, даже значительнее, чем вдвое, потому что Наташа зарабатывала больше его. Следовательно, науке можно сказать «прощай»: вместо того, чтобы дневать и ночевать над диссертацией или совершенствовать хирургическое мастерство, ему придется искать дополнительные источники заработка. Стоило ли уезжать из Питера? Стоило ли мечтать о том, чтобы внести свой вклад в медицину, подобно Бильроту и Пирогову?

Анатолий физически не выдерживал оставаться в этой враз очужевшей квартире, которая совсем недавно представлялась ему сносным семейным гнездышком. Прекратив вымещать свои страдания на ни в чем не повинной тахте, он надел пальто и шапку и, едва чувствуя холод, сковавший Москву, отправился куда глаза глядят. Прогулка по окрестностям привела в порядок мысли. Анатолий уже упрекал себя за то, что думал о Наташе таким недостойным образом — не как о любимой женщине, не как о жене, а как об источнике неприятностей, которые ставят крест на его карьере. Но разве он думал о том, чтобы избавиться от Наташи? Ни мгновения! Конечно же он не разведется с нею, ведь он порядочный человек! Наташа без колебаний оставила и родителей, и родной город, чтобы последовать за мужем в Москву, где самоотверженно заботилась о нем, создавая условия для его научной работы. Пришло время отдавать долги. Когда Анатолий это осознал, ему стало спокойно, но это было спокойствие конца. К ноше, которую он тащил на своем терпеливом и как будто бы уже ко всему приспособившемся хребте, прибавилась еще одна соломинка, да нет, не соломинка, а целый кирпич. Сбросить этот кирпич не представлялось возможности. Оставалось тащить все то, что навалилось, ожидая той минуты, когда под непомерным грузом треснет спина.

Дополнительного заработка Анатолий так и не раздобыл. Свои обязанности ассистента исполнял механически. Дважды в неделю навещал жену в больнице. Тратил скудные запасы денег, заторможенно ожидая того момента, когда они кончатся и придется что-то решать.

В таком состоянии застал его двоюродный брат, Виталий Любченко. Братья никогда не были особенно близки, встречаясь скорее по необходимости, на редких семейных торжествах. Иногда, впрочем, Виталий оказывал мелкие услуги Анатолию, также как Анатолий в качестве врача консультировал при необходимости Виталия и его родителей, своих дядю и тетю. Дядю и тетю Анатолий любил, а вот хулиган Виталя с детства не внушал доверия благополучному и послушному Толику… Вот и сейчас Анатолий сразу понял, что Виталию от него что-то нужно: вряд ли родственная привязанность заставила бы его проделать путь из Санкт-Петербурга в Москву.

Начал, однако, Виталий не с просьбы. Начал с многочисленных расспросов, будто и впрямь его визит объяснялся потребностью навестить брата:

— Ну, как жизнь молодая? Рассказывай: как дела на работе? Ты ведь все еще в Бурденко? Где Наташка гуляет, почему ее в такое время дома нет? Не бросила тебя еще, сухаря ученого?

Анатолию никогда не нравился в Виталии этот нахальный ернический тон, который сейчас, в сопоставлении с его семейной трагедией, как никогда раньше обнажал свою неуместность. Негромко, с напускной невозмутимостью, он ответил, что жена в больнице…

— Как — в больнице? — ахнул Виталий, и за это искреннее проявление сочувствия, моментально сменившее ерничество, Анатолию захотелось все ему простить.

А может быть, слишком велика была потребность выговориться, поделиться той тяжестью, что до сих пор носил в себе… Одним словом, Анатолий рассказал брату все, начиная с «фигуры бабочки» и кончая денежными затруднениями.

— Вот, значит, как, — задумчиво сказал Виталий после того, как опустошенный Анатолий надолго замолчал. — Ну, не волнуйся: мы с тобой не чужие люди, я тебе помогу. Наташку, понятное дело, не вылечу, а что касается бабла, есть тут у меня одна работенка.