Фридрих Незнанский - Объявляется посадка на рейс...

— Если вам трудно, можем мы тогда поговорить с вдовой вашего сына? — поинтересовался Корешков.

— О, нет, это исключено. Она сейчас к чужим не выходит. Траур. Да и что она скажет? Что вы хотите узнать?

Изабелла повторила то, что уже говорила несколько минут назад:

— Как и все пассажиры разбившегося самолета, ваш Мустафа тоже был застрахован. Вы знаете, что такое страховка?

— Первый раз слышу.

— Это своеобразная денежная компенсация родственникам погибших. Насколько нам известно, ваша семья уже заявила о своих обоснованных притязаниях на получение страховки. Вам что-нибудь об этом известно?

— Нет. И жена Мустафы тоже ничего про это не знает. Такими делами занимается только Сафар, мой старший сын. Я ничего не знаю и не хочу знать. Я старый человек, вырастил двух сыновей, теперь могу отдыхать.

— А можем мы поговорить с Сафаром? — не унимался Андрей. Он вспомнил, что Мустафа говорил про младшего брата, а отец называет того старшим. — Можем?

— Конечно, можете. Сколько душе угодно. Только его сейчас нет дома.

— Скажите, пожалуйста, как с ним связаться?

— Его вообще нет в Текирдаге, он поехал по делам в Стамбул.

— Мы хотим договориться о встрече на другой день.

— Так вы оставьте телефон. Сын вам позвонит.

Изабелла предложила:

— Давайте позвоним ему прямо сейчас. Зачем откладывать.

— Я не могу ему позвонить, — сообщил старик. Впервые в его тоне проскользнуло беспокойство.

— Почему?

— В доме нет телефона. У нас тут никогда не было телефона.

От такого откровенного вранья европейцы опешили.

— Неужели у вас нет даже мобильного? — только и сумела спросить Хартвуд, с трудом сдерживая иронию.

— Я вообще не пользуюсь мобильным телефоном. И никогда не пользовался. — Слова старика прозвучали очень напыщенно и гордо. — Мне сказали, что от него случаются опухоли в мозгу.

— У нас есть телефоны. Давайте мы, чтобы не рисковать вашим здоровьем, позвоним сами.

— Я не знаю его номера.

Изабелла и Андрей понимающе переглянулись.

Обоим стало ясно, что продолжать этот абсурдный разговор не имеет смысла. Здесь они ничего не добьются, только напрасно потратят время. Видимо, все Кемали при случае любят приврать.

Первым поднялся со своего места Андрей:

— Простите, что побеспокоили вас, господин Кемаль. Мы сочувствуем вашему горю. Примите соболезнования.

— На все воля Аллаха, — кивнул старик, выслушав перевод.

Хартвуд, Корешков и капитан полиции направились к выходу на улицу. Хозяин дома провожал их до самой калитки. Он отпер ее, а вслед за ними закрыл с громким лязгом.

Начинало смеркаться. На город опускалась душная летняя ночь. На смену дневному оживлению приходила вечерняя расслабленность. Казалось, она уже зримо витает в воздухе, без смущения отвоевывая для себя все большее пространство.

— Чем могу быть полезен, господа? — спросил Орхан.

Они попросили показать им ближайшую гостиницу.

Он опять усадил их машину, которая через две минуты остановилась возле трехэтажного каменного здания напротив мечети. По обе стороны входных дверей были вертикальные светящиеся надписи на турецком и английском языках «Аль Нахиль». Встретивший их в холле мужчина в светлых брюках и рубашке с короткими рукавами оказался владельцем гостиницы и одновременно исполнял обязанности портье. Не переставая расточать приветливые улыбки новым постояльцам, он завел оживленную беседу с капитаном.

— Он говорит, что в европейском понимании этого слова одноместных номеров нет, — объяснил Орхан. — Есть большая комната, разделенная перегородкой на две части. Если это вас устроит…

— Прекрасный вариант, — кивнул Андрей, не спрашивая Изабеллу. Та посмотрела на него с деланным возмущением, однако ничего не сказала.

Позади гостиницы имелась маленькая автомобильная стоянка, куда Орхан загнал прокатный «Мицубиси». Он же помог принести дорожную сумку Изабеллы, после чего распрощался, оставив свою визитку:

— Можете звонить мне в любое время дня и ночи.

Номер на втором этаже представлял собой большую комнату, разделенную на две части деревянной резной перегородкой, примерно на метр не достигавшей потолка. Скорее, она выполняла роль ширмы. По обе стороны ее висели кашпо с искусственными цветами. В одной части стояла широкая кровать, в другой — диван и тумба с телевизором. Окна были наглухо закрыты резными ставнями. Верхнего света не было, горели бра и настольная лампа. Слышался неизменный шелест кондиционера.

— Ладно, потом разберемся, — оглядевшись, сказал Корешков. — Считаю, сначала нам необходимо поесть. Шутки шутками, а ведь мы сегодня не обедали.

— В отеле есть ресторан?

— В принципе, есть. Маленький и весьма скромный на вид. Зато рядом, на берегу, я заметил более романтическое заведение. Зачем же в такую погоду нам сидеть в помещении?

Хартвуд безропотно согласилась, и вскоре партнеры ужинали в приморской рыбачьей таверне. Простой дощатый стол стоял под открытым небом, почти на причале, у которого покачивались на волнах лодки и рыбачьи суденышки. На веранде таверны группка мужчин азартно смотрела по телевизору футбол — транслировался матч итальянского чемпионата.

Андрей сказал:

— Здесь настолько курортная обстановка, что очень досадно работать. Обидно до слез.

Сыщики заказали свежие овощи, салат из брынзы с маслинами, жареную рыбу, название которой установить не удалось, и вино. Официант принес примерно литровый кувшин розового вина и два стакана толстого стекла. Как это часто бывает на юге, внезапно сумерки сменились темнотой. На столе в широком стеклянном светильнике горела свеча.

Слегка утолив аппетит и жажду, они заговорили об итогах дня.

— Не похоже, что в этом доме стряслось большое горе, — сказала Изабелла. — Старик выглядел в высшей степени спокойно.

— Так-то оно так, только это еще ничего не значит. На Востоке не принято открыто выражать чувства, особенно печальные, да к тому же при незнакомцах.

— Вдобавок при неверных. Чувства скрывал, однако на словах он о своем горе говорил много.

— Меня это, кстати, весьма удивило, — сказал Андрей, наливая вино в оба стакана.

— Дом довольно зажиточный по местным меркам.

— Да, хорошая избушка, — согласился Корешков. — Семья явно не бедствует. Непонятно, зачем Кемалю нужно было наниматься в Россию строительным рабочим. К тому же здесь имеется деловой старший брат.

— У меня тоже возник этот вопрос. Но, может, в России так хорошо оплачивается труд строителей, что это все сделано на присланные им из Москвы деньги?

— Вряд ли. Шестьсот — семьсот долларов в месяц. К тому же коллеги Кемаля сказали, что работник из него никудышный. Значит, получается и того меньше. — Андрей отхлебнул вина. — Старичок, разумеется, все знает. Только нам не вытянуть из него ни слова. Тем более что мы иностранцы и беседуем в неофициальной обстановке. При самом хорошем переводчике всегда можно лгать напропалую, а потом сказать, будто чего-то не понял.