Нина Васина - Удавка для бессмертных

– Хрустов, не знаю, как сказать, но я… С меня джинсы спадают, и обувь велика.

Платье Вера отвергла еще в поезде, когда выяснилось, что оно шлейфом тянется за нею по полу. Счастливо припасенные детские джинсы очень пригодились. Норковый полушубок стал шубой.

Хрустов подошел поближе и опустился на колени. В каре-зеленых полушариях ее мира шел снег, еще там стоял на коленях крошечный Хрустов, а сзади маячило желтое пятнышко дежурного по переезду.

– Не бери в голову, – произнес еле слышно Хрустов, – во-он я какой… крошечный, – он не отрываясь смотрел ей в глаза. – И ничего, живу…

– Пойдем к морю, – прошептала девочка и вытерла осторожной ладошкой его щеки от стаявшего снега.

– Милейший! – закричал Хрустов, вставая с колен. – Куда тут идти к морю?

– Щас тепловоз будет с боковой линии, ехайте на нем часа два! – почему-то обрадовавшись, закричал мужичок, показывая рукой в снег.

В пустом и безлюдном пансионате они обжили комнату возле кухни. Топили «буржуйку» разбитыми ящиками. Через день приезжала машина с почтой для двух ближайших селений повыше, в горах. Хрустов принимал два-три мешка с почтой, затаскивал их в коридор у кухни и ждал почтальоншу. Она приходила когда как, Хрустов читал в ожидании газеты, чистил оружие, готовил на плите макароны с тушенкой. Света не было. Зато было море, совсем рядом – рукой подать, и даже застывшее в неподвижности колесо обозрения и разноцветные лошадки карусели с облезлой краской.

Почтальонша приходила по открытому берегу, сражаясь с ветром, Хрустов видел ее издалека, ставил чайник. Почтальонша пила чай, потом в полной прострации замирала, уставившись на Веру и приоткрыв рот. На пятый день она не выдержала и спросила:

– И что у вас тут делается? – показывая пальцем на маленькую девочку, закутанную в теплые, не по возрасту большие вещи.

– Война, – пожал плечами Хрустов.

– Он путает причину и следствие, – заявила девочка, ковыряя в носу.

– Ну да, ну да, – бормочет почтальонша. – В Новый год тут тоже семья сидела. Они были, наоборот, не как вы, не русские.

– Новых годов не бывает, – заявляет девочка. – Новые годы – это анахронизм.

– А я вам тут от этого… хронизма самогоночки принесла. Наши в селе все про вас спрашивают, а я, не поверите, ничего не могу рассказать. Первый раз со мной такое. Как начну говорить, слова теряю, прошлый раз она вроде побольше была, дочка ваша… Это все от радиации, – женщина раскопала в сумке бутылку из-под фанты, заткнутую бумажной пробкой. – Как слеза! – Она гордо посмотрела сквозь бутылку на Хрустова.

– Он мне не отец, – Вера заложила руки за спину и оттого выглядела еще комичней. – Он меня похитил для выкупа.

– Смышленая! – Почтальонша засобиралсь, Хрустов с сожалением оторвался от газеты.

Он надевает огромный плащ-палатку с капюшоном, сажает Веру на руку и идет к морю.

– Ну давай же! – требует Вера.

– Еще не время.

– Давай!

Он начинает стих у самой воды.

– Ты была смелей и легче птичьего крыла, по лестнице… по лестнице…

– Как головокруженье! – досадливо напоминает Вера.

– По лестнице, как головокруженье, через ступень сбегала и вела сквозь влажную сирень в свои владенья с той стороны зеркального стекла. – Хрустов останавливается. Отворачивается на секунду от резкого ветра в лицо, поправляет капюшон, прижимает к груди детскую головку, пряча от брызг. – Пред нами расступались, как миражи…

– Как миражи! – кричит Вера, сердясь на него за неправильное ударение.

– Пред нами расступались, как миражи, построенные чудом города, сама ложилась мята нам под ноги, и птицам с нами было по дороге, и рыбы поднимались по реке, и небо развернулось перед глазами… Когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке. [1] Арсений Тарковский . «Первые свидания».

– Еще раз и без запинок! – требует Вера.

Хрустов начинает снова. Теперь получается без запинок, и глупое слово миражи, изуродованное на потребу рифме, у него выходит легко. Вера в восторге. Он опускает ее на песок, смотрит, как маленькая девочка бежит к волне, потом от волны, путаясь в длинной кофте, крест-накрест перевязанная платком.

– Я тебя люблю! – кричит она морю и падает.

Смешно.

Хрустов ловит ее, уговаривая сердце не трепыхаться понапрасну в предполагаемом кошмаре пустого хлопка: один миг, одно движение ладоней, а ловишь пустоту. Нет, еще смеется в его руках маленькая девочка, еще она ловится. Хрустова пугает внезапность, ее предполагаемое исчезновение после хлопка, это детский страх перед бродячими цирковыми фокусниками. Хрустов старается лишний раз не хлопать в ладоши.

Вера захлебывается от смеха, падает, они промокли. Мужчина подбирает брошенный на песок плащ, закутывается в него вместе с девочкой. Девочка обхватывает его шею руками, возбужденно сопя.

– Мы не уйдем от моря? – спрашивает она, выдыхая нечаянно пойманное на несколько минут счастье.

– Нет.

– Тут ведь нет никаких дорог? – Голос уже настороженный.

– Никаких.

– Ни одной дороги?

– Ни одной.

– Даже самой захудалой?

– Ни одной.

– Поблизости? – привередливо уточняет она.

– Ни одной.

Поздно вечером Хрустов пьет самогон и чистит оружие перед зажженной свечкой, а Вера в предчувствии ночи плачет и кричит. Кричит она так:

– Су, мамочка моя, голубушка моя, красавица, ласточка, забери меня, не бросай меня, найди меня! Не бросай меня! Забери… меня…

Минута передышки, потом сначала. Пока не заснет, обессилев.

Привыкший к этому Хрустов не реагирует, пламя свечи дрожит у него в глазах.

Как-то в особенно теплый и безветренный день Хрустов лежал на лавочке, отвернувшись от воды, чтобы не резало глаза отраженное морем солнце. Вера бегала от волн, спотыкаясь и падая. Море накатывало, равномерно отсчитывая время. Вера перестала визжать после каждой подкравшейся волны, и повернувшийся в ее сторону Хрустов увидел, что она сидит у самой воды, сосредоточенно ковыряясь. Он привстал. Девочка копала ямку, отгребая от себя мокрый песок. Хрустов за последние дни не раз вспоминал свои детские привычки, вот и сейчас он стал смотреть на солнце, пока не ослеп, зажмурил глаза – открыл, и мир расплывается разноцветным калейдоскопом. Он посмотрел на берег. В мокром песке темная кучка. Хрустов сел, потянулся, вглядываясь ослепленными солнцем глазами, пока не понял, что эта кучка неподвижна. Сначала он подумал, что Вера ухитрилась раздеться и полезла в воду голой, он совершенно не почувствовал расставания, он пошел к воде немного сердитый – простудится! В вырытой ямке лежала мокрая одежда, особенно отчаянные волны заполняли выемку пеной. Хрустов огляделся, взял одежду, прижал к лицу. Одежда пахла водорослями. – Так просто? – произнес он в никуда.