Кунио Каминаси - Допрос безутешной вдовы

Почти все саппоровцы автоматически считают аэропорт Читосэ новым. Собственно, и в официальном названии его это прилагательное фигурирует самым непосредственным образом: аэропорт Новый Читосэ. Но когда несколько лет назад дорогое моему сердцу здание старого аэропорта, где было испытано немало острых и почти всегда приятных ощущений, в одну прекрасную ночь исчезло с лица земли, всем вновь прибывающим на Хоккайдо стало вдруг непонятно, почему это, собственно, он «новый» и почему его нельзя считать просто «аэропортом»? Конечно, здание его, шикарной полураспрямленной подковой раскинувшееся на огромном поле под Читосэ между романтической грядой вечно туманных гор и блеклым, невыразительным берегом Тихого океана, старым никак не назовешь: тонированное стекло, никелированный металл, мягкие ковры – все, как в лучших домах Токио и Осаки. Но таких «новых» аэропортов по всему миру теперь сотни, так что мне лично не по нраву этот наш местечковый патриотизм – дешевый и невразумительный.

Я припарковал казенный «краун» на бескрайней аэро-портовской стоянке в начале шестого и не спеша пошел по длинной стеклянной трубе коридора на первый этаж в сектор прилета. Когда я ступил на тот самый мягкий, одновременно упруго и податливо прогибающийся под ногами серый палас, я вдруг сообразил, что имею сейчас перед собой задачку с двумя неизвестными. Первое неизвестное – это название авиакомпании, которой капитан Мураками имеет честь прибыть к нам на драгоценную хоккайдскую землю. Слева от меня был восточный сектор, куда доставляла своих пассажиров компания ANA, то бишь «Всеяпонские авиалинии», а справа, в западном, кучкуются пассажиры JAL – «Японских авиалиний», и JAS – «Японской авиасистемы», которых мой впечатлительный друг Ганин называет «системными». Все бы ничего, только расстояние между этими секторами составляло добрых семьсот метров, преодолевать которые семенящей рысцой туда и обратно в поисках если не радости, то хотя бы капитана Мураками мне представлялось не слишком солидным для майора полиции.

А вторым неизвестным являлся сам капитан Мураками, о котором мне лаконичный Нисио ничего рассказать не соизволил. Видимо, предполагалось, что я с ним уже знаком, но сколько я ни рылся в полутемных загашниках своей бездонной памяти, никакого капитана Мураками ни из Ниигаты, ни с Хонсю вообще припомнить не мог. У нас, на Хоккайдо, в Вакканае служит один Мураками, кстати с очень неплохим русским языком, но он пока лейтенант. Еще, помнится, в Хакодатэ есть Мураками, кажется, именно капитан, но с русскими делами он не связан: занимается экономическими преступлениями.

В общем, выходов из сложившейся ситуации было несколько, самым простым представлялось позвонить по мобильному Нисио и в течение тридцати секунд получить исчерпывающие ответы на оба вопроса – как о номере рейса и названии авиакомпании, так и о внешности этого самого Мураками. Можно было и не опускаться до унизительного звонка начальству, а элементарно подойти к стойке информации, заглянуть в приторные шоколадные глазки острозу-бенькой девчушки в дурацкой розовой шляпке с обернутой мерзкой зеленой лентой тульей и попросить ее дать после семнадцати тридцати объявление по громкой связи, что-де майор Минамото ожидает капитана Мураками под тремя белыми березами, что благополучно произрастают в зале вылета на втором этаже с того самого момента, как аэропорт Новый Читосэ был сдан в эксплуатацию.

Но я, разумеется, пошел третьим путем – славным, боевым путем гордого, независимого самурая. Ни звонить Нисио, ни флиртовать с девушками из справочного бюро я из принципа не стал, а взял бразды правления сложившейся ситуацией в свои руки и с ходу разрешил первую проблему. Десяти секунд мне хватило, чтобы изучить ультрамариновые дисплеи информационных мониторов и выяснить, что из Ниигаты в семнадцать тридцать прилетает только рейс компании ANA. Имея в запасе пятнадцать минут, я демонстративно не спеша повлекся навстречу солнцу, то есть строго на восток.

Как я буду вычислять капитана Мураками, особенно если он прилетит в штатском, что, впрочем, сделал бы на его месте любой здравомыслящий офицер полиции (про спесивых рядовых и кичливых сержантов не скажу), включая меня самого, я даже подумать толком не успел. Не успел потому, что среди немногочисленных встречающих я увидел своего бесценного друга Ганина. О том, что он будет сегодня в Читосэ, он мне ничего не говорил, но обидеться на его скрытность я тоже не успел, так как рядом с Ганиным я уже разглядел европейского вида женщину, с которой словоохотливый сэнсэй имел удовольствие о чем-то непринужденно беседовать.

Внешность ганинской дамы заставила меня остановиться, подать вправо и опуститься на кресло в зоне для курения, чтобы белесая стена тошнотворного дыма прикрыла меня от глазастого Ганина и дала мне возможность, во-первых, без спешки подумать, как мне себя вести дальше, и, во-вторых, повнимательнее разглядеть ганинскую спутницу. Уже через секунду я поймал себя на мысли, вернее, на чувстве, что второе для меня сейчас куда важнее первого. В памяти блеснула отарская Ирина Катаяма, и все последующее разглядывание мягко улыбающейся в ответ, держу пари, на бесконечные ганинские хохмы и прибаутки примечательной европеянки обернулось техническим практикумом в прикладной компаративистике, где, правда, вместо двух литературных шедевров за объект исследования брались два шедевра российской природы.

Ей было далеко за сорок, скорее почти «полтинник», хотя на фоне моложавого для своих сорока, как он сам любит талдычить, «со многими лишними» Ганина она выглядела даже моложе сэнсэя, который, по моему глубокому убеждению, живя здесь, в Японии, стареет значительно медленнее своих соотечественников. Макияжа, судя по дистанцированному взгляду, наложено даже меньше, чем можно было бы, – в противовес сегодняшней отарской Ирине. Значит, дама эта не так вульгарна, но зато в сексапильности они, пожалуй, равны. Там – туго обтягивающие аппетитные молодые бедра брюки, здесь – прямая, простая, но показательно на пять сантиметров выше колен строгая юбка, а сверху – классический приталенный пиджак, чуть подчеркивающий наличие груди, но не выставляющий ее на всеобщее обозрение, поскольку, понятное дело, в таком возрасте далеко не всегда бывает, что выставлять, тем более на всеобщее обозрение. Именно так одеваются нынешние русские бизнес-леди, нахватавшиеся от своих американских предшественниц не только способностей выпекать в неделю по миллиону, как они их теперь там называют, «баксов», но и привычки одеваться подчеркнуто по-деловому и одновременно весьма сексуально. В довершение ко всему на ее изящных ножках наблюдались, естественно, не светлые, а черные, полупрозрачные колготки (мне, впрочем, тут же непреодолимо захотелось, чтобы это были не колготки, а чулки на кружевном поясе), что, как известно всем нормальным мужикам, также является условным сигналом к полной готовности женщины на рискованное, но сладостное минутное приключение.