Николай Леонов - Обречен на победу

– Непорядок. В Европе и этой Америке вон сколько понатыкано, а с энтой стороны, – он поворачивал глобус, – где Япония и ниже, где эта Австралия, почти ничего не торчит. Африка практически не охвачена. – Дед уже больше десяти лет слушал транзистор, в лексиконе его происходили сильные изменения.

Последний раз Павел был дома прошлым летом. Во время соревнований он травмировался, врачи вынесли приговор – разрыв мышц задней поверхности бедра, месяц никаких тренировок.

Дом у Астаховых был солидный, двухэтажный, с большой открытой верандой. У старших было по комнате на первом этаже. В их владениях царила старина, которую нарушал лишь глобус, утыканный флажками, пахло табаком, пряными травами. В передней части дома гостиная и веранда обставлены по-городскому, даже телевизор цветной транзисторный родом из Японии. Люстра – из Праги, посуда – из Берлина, мебель на всякий случай финская.

По вечерней зорьке на круглом, как блюдце, озере Павел с дедом поймали с десяток окуней. Старший, девяностолетний Александр Павлович, развел костер, расстелил рогожку, чистой тряпицей протер миски, ложки, стаканы, нарезал ломтями хлеб, каждому положил по фиолетовой луковице.

Рыбу втроем почистили быстро и ловко, молчали, деды поглядывали на Павла ненавязчиво, ласково. Хорошо ему было с ними, не то что с отцом, и всегда так, сызмальства.

Пламя у костра– невысокое, жаркое, в подвешенном над пылающими углями котелке бурлило и шкворчало. Дед Павел вытер ложку, зачерпнул из котелка, подул, остужая, попробовал, взглянул на звезды, словно советуясь, и сказал:

– Сымай.

Павел поставил котелок перед старшим, подвинул миски. Тот начал разливать уху, сначала со дна рыбу, всем поровну.

– Ты где последний раз побывал? – спросил старший.

– В Англии, – ответил Павел.

– Англия? – Александр Павлович нахмурился, вспоминая. – Зеленым лужком. Островная. Знаю.

Когда они собирались втроем, то говорили в основном старший дед и внук, средний больше помалкивал.

Александр Павлович набил себе маленькую трубочку, прижег угольком, пыхнул вкусно, спросил:

– Ну и как они там живут?

– По-разному, дед, живут, – ответил Астахов.

– Люди какие? К нам как?

– С любопытством. – Астахов говорил с дедом уважительно, пытаясь коротко ответить на сложные вопросы. – Мало нас знают.

– Что от фашиста их прикрыли, помнят?

– Некоторые помнят. – Астахов запнулся, подбирая слова. – В основном быстро живут, вперед, без прошлого. Жизнь вещами меряют.

– Так ведь и у нас таких развелось в достатке, – вставил дед Павел.

Старший на сына почему-то взглянул неодобрительно.

– Ты, Павел, должен знать. – Он пососал потухшую трубку. – Люди твой труд ценят. Это дураки и вертихвосты судят: мол, бегай, прыгай, ума не надо. Люди знают: если человек ремеслом лучше всех владеет, значит, он великий труженик. Тебя тыщи, может, мильоны людей во всем мире видели. Они к нам после того лучше должны быть. Большое дело, Павел. Ну а что время придет и ты на другую колею должен перебраться, так на то жизнь. А жизнь что поле, в одну борозду не вспашешь, надобно и возворачиваться. Главное, что ты к труду себя приучил. А труженик во все времена и в любом деле в почете будет. Так что ты не гнись, парень.

Астахов отвез Нину Маевскую в Кривоколенный переулок. Выйдя из дома, девушка замолчала – знала, Павла не остановить, лучше подчиниться, он всегда и во всем доходил до конца. Родственник Чингисхана положил руку ей на плечо.

– Из дома не выпускай, к шести утра отвези в аэропорт, проводи до трапа, – сказал Астахов. – Мне там появляться нельзя.

Хозяин тряхнул кудрявой головой:

– Я тебя понял. – Подтолкнул Нину к дому, и она оказалась сразу на крыльце.

Астахов больше ничего не сказал, кивнул и уехал, у него на сегодня еще были дела.

На следующий день, сразу после тренировки, он поехал в район новостройки. Он немного опоздал, у подъезда пахнущего сыростью дома среди разбитых бетонных плит стоял грузовик, нагруженный мебелью. Трое парней в стареньких тренировочных костюмах ее разгружали. Павел быстро переоделся, включился в работу.

Получил квартиру товарищ Астахова Андрей Ткаченко, которого сразу можно было узнать по суетливым движениям, командному голосу и по тому, что таскал он меньше всех.

Работали тяжело, ремней и иных приспособлений не было. Громоздкие вещи в узких пролетах разворачивались впритирку и то, если их поднимали на вытянутых руках.

Этаж был третий, без лифта.

Один из «грузчиков», метатель молота или толкатель ядра, положил на спину холодильник и шел по лестнице, роняя с лица тяжелые капли пота.

Наконец подняли последнюю этажерку, последнюю связку книг. На кухне поставили стол, развернули газетные свертки с нехитрой закуской, открыли четыре бутылки с молоком.

Хозяин поднял стакан:

– Спасибо, ребята.

– Это тебе спасибо, Андрюша. – Метатель глотнул из бутылки половину, вытер губы ладонью. – Ты же мог и стенку приобрести, и квартиру получить не на третьем, а, скажем, на седьмом. Без лифта.

Все рассмеялись. Гигант опорожнил бутылку, опустил руку, достал из-под ног полную.

– Смеемся, а Игоря схоронили… – сказал хозяин.

Неловко молчали, стараясь не смотреть на Астахова. Гигант хлебнул молочка, загудел:

– Паша, я парень простой. Скажи, что болтают, мол, тебя тянут… Скажи, мы не позволим.

– Ты, Коля, как твой молот, – обронил хозяин и хлопнул парня по гулкой спине. – Тяжел и незатейлив.

– Андрей, ты машину когда получаешь? – вкрадчиво спросил Астахов.

– Жду открытку, – хозяин просветлел лицом. – Какую дадут? Может, «семерку»? Я десять штук на книжке зажал. Жду.

– Значит, десять тысяч у тебя есть, – так же вкрадчиво протянул Астахов.

– У меня, Паша, всегда есть, – довольно ответил хозяин.

– А машину с грузчиками нанять? – спросил Астахов.

– Ты что? – хозяин поперхнулся. – Попрекаешь? А дружба?

– Друга беречь надо, а не разменивать на пятерки, – сказал Астахов.

– Чемпион! Эгоист! – Хозяин встал. – Весь праздник испортил.

– Это верно, – один из молчавших все время спортсменов поднялся. – Николай незатейлив, Павел эгоист, а мы с Витьком просто дураки. Бывает.

Все встали, пошли к выходу, метатель вернулся:

– Не серчай, устали. Живи, радуйся. – И пошел догонять товарищей.

Когда снимали отпечатки с колес его «Волги», Астахов жалел, что нет здесь московского сыщика. «Все-таки, что ни говори, а кто милиционером родился, тот милиционером и умрет», – рассуждал Павел, наблюдая, как работают эксперты. Нины нет, колеса он заменил, ему было спокойно. Так малый ребенок, чиркнув спичкой, видит только завораживающий огонек, пока не пахнет жаром и не будет поздно. И успеют ли сильные руки вынести его в жизнь, неизвестно.