Майкл Коннелли - Черное эхо

– Почему его убили? – прошептал Босх. – Медоуза. Почему?

Рурк сделал шаг назад и прежде, чем ответить, обвел взглядом оба конца туннеля.

– Ты и сам знаешь почему. Он был кретин. Он создавал проблемы там, он напортил здесь. Вот поэтому он и умер. – Рурк, видимо, перебирал в голове воспоминания и с отвращением покачал головой. – Все было бы идеально, если бы не он. Он оставил себе браслет с дельфинами. Маленькие нефритовые дельфины, оправленные в золото.

Рурк уставился куда-то в сторону, в темноту туннеля. На его лице было задумчиво-печальное выражение.

– Этого оказалось достаточно, чтобы разрушить весь замысел, – проговорил он. – Понимаешь, для того, чтобы план привел к успеху, он должен основываться на неукоснительном соблюдении правил. В этом случае успех гарантирован. Медоуз – будь он проклят! – не стал их соблюдать.

Он покачал головой, все еще негодуя на покойника, и некоторое время не говорил ничего. Именно в этот момент Босху показалось, что он слышит где-то вдалеке звук шагов. Он не был уверен, действительно ли его слышит или только выдает желаемое за действительное. Он немного пошевелил в воде левой ногой. Недостаточно резко для того, чтобы побудить Рурка нажать на спуск, но достаточно для того, чтобы плеск воды мог заглушить звук этих шагов. Если они там были.

– Он утаил браслет, – повторил Босх. – И это все испортило?

– Этого оказалось достаточно! – злобно ответил Рурк. – Ни одна вещь, взятая из банковских сейфов, не должна была обнаружиться. Разве не понятно? В этом состояла вся красота плана. Ничего не должно было объявиться! Мы должны были избавиться от всего, кроме бриллиантов. А их мы договорились придержать, пока не покончим со вторым делом. Но этот идиот не мог подождать, пока второе дело будет сделано. Он прикарманивает эту дешевую побрякушку и тащит ее в ломбард, потому что ему понадобилось ширнуться! Я увидел браслет в отчетах по ломбардам. Да, после уэстлендского дела мы обратились к управлению полиции Лос-Анджелеса с просьбой отсылать нам копии ежемесячных списков вещей, сданных в ломбард, чтобы мы тоже могли их просматривать. Мы стали получать такие же перечни у себя в Бюро. Единственное, почему я узнал этот браслет, когда ваши парни его пропустили, – это потому, что я специально его искал. Те изучали ломбардные списки в поисках тысячи разных вещей. Меня интересовала только одна. Я знал, что кто-то ее утаил. В заявлениях клиентов того, первого, хранилища фигурировало множество предметов, которые якобы были украдены, но на самом деле не входили в число вещей, которые мы взяли. Они просто хотели смошенничать со страховкой. Но я знал, что браслет с дельфинами существовал на самом деле. Та старуха… которая все плакала. Вся эта сентиментальная мура, связанная с браслетом и с ее мужем… Я сам ее допрашивал. Я знал, что она не жульничает. Поэтому я понял: один из моих парней присвоил браслет.

«Пусть он еще говорит, не давай ему умолкнуть, – сказал себе Босх. – Ему болтать – тебе выживать. Тебе надо выбраться. Выбраться отсюда. Один болтает – другой выживает. Кто-то идет, а рука моя жжет». Он засмеялся над собственным горячечным бредом, и это вызвало у него новый приступ рвоты. Не обращая внимания, Рурк продолжал:

– Я с самого начала поставил на Медоуза. Если уж человек на игле… сам знаешь, чем все кончается. Так что, когда браслет объявился, Медоуз был первым, к кому я пошел.

Тут Рурк чуть подался назад, и Гарри опять поплескал ногами в воде. Сейчас вода казалась ему теплой, и виной тому была кровь, стекавшая по его боку, который, напротив, был холоден.

Рурк сказал:

– А знаешь, Босх, я и впрямь не знаю, целовать мне тебя или убить. Из-за тебя мы потеряли миллионы на этом деле, но, с другой стороны, теперь, когда трое моих людей мертвы, моя доля от первого предприятия, бесспорно, возросла. В конечном счете, вероятно, выходит так на так.

Босх не надеялся, что ему удастся еще долго продержаться. Он чувствовал изнеможение, беспомощность и смирение. Жизненная сила вытекла из него. Даже сейчас, когда он ухитрился поднять здоровую руку и приложить к своему разорванному плечу, он не почувствовал боли. Он не мог ее вернуть. Он отсутствующим взором созерцал воду, неторопливо завихряющуюся вокруг его ног. Она ощущалась одновременно такой теплой и такой холодной. Ему хотелось лечь и накрыться ею, как одеялом. Хотелось в ней уснуть. Но какой-то голос велел ему побороться еще немного. Ему вспомнился Кларк, зажимающий простреленное горло. Зажимающий кровь. Он посмотрел на фонарик в руке у Рурка и сделал еще одну попытку.

– Почему через столько времени? – спросил он голосом не громче шепота. – Через все эти годы… Тран и Бинь… Почему сейчас?

– У меня нет для тебя ответа, Босх. Просто иногда обстоятельства подбираются одно к другому. Как комета Галлея. Она появляется возле Земли каждые семьдесят лет, или сколько там. Разные события сходятся вместе. Я помог им перевезти бриллианты через океан. Все им полностью организовал. Мне хорошо заплатили, и я никогда не помышлял ни о чем ином. А потом однажды семя, брошенное когда-то в землю, взошло, дружок. Богатство лежало, дожидаясь своего часа, и мы, приятель, пришли и его взяли. Я его взял! Вот почему сейчас.

Злобная ухмылка заиграла на лице Рурка. Он снова поднес дуло винтовки к лицу Босха. Все, что оставалось Босху, – это ждать.

– Мое время истекает, Босх. И твое тоже.

Рурк обхватил оружие двумя руками и расставил ноги на ширину плеч. В этот последний момент Босх закрыл глаза. Он освободил голову от всех мыслей, кроме мысли о воде. Такой теплой, как одеяло. Он услышал два выстрела, громовым раскатом прокатившиеся по бетонному туннелю. Он с трудом разлепил веки и увидел, как Рурк с взметнувшимися вверх руками привалился к противоположной стене. В одной была «М-16», в другой – карандаш-фонарик. Винтовка выпала и с грохотом свалилась в воду, за ней упал фонарик. Он заплясал на поверхности, и лампочка все горела. Медленно кружась вместе с потоком, он рисовал танцующий узор на стенах и потолке туннеля.

Рурк не произнес ни слова. Он медленно сполз по стене, уставившись взглядом вправо – откуда, как понял Босх, исходили выстрелы – и оставляя за собой кровавый след. В тусклом свете Босх увидел, что на лице его написано удивление. Затем оно сменилось пониманием. Вскоре он, как и Босх, сидел, прислонившись к стене; ноги ему омывала вода, а мертвые глаза больше никуда не смотрели.

Потом картинка перед глазами Босха потеряла резкость. Он хотел задать вопрос, но слова не выговаривались. В туннеле оказался еще один свет, и ему почудилось, что он слышит голос, женский голос, твердящий ему, что все хорошо. Потом ему показалось, что перед глазами отчетливо возникло и опять расплылось лицо Элинор Уиш. Затем оно провалилось в чернильную тьму. И тьма в конце концов была единственное, что он видел.