Майкл Коннелли - Черное эхо

Если Элинор Уиш и удивилась, что кнопку переговорного устройства нажал именно Босх, то не показала этого. Босх козырнул полицейским значком перед носом охранника, и тот кивнул ему в сторону лифта. В праздничный день в приемной не было дежурного, поэтому он нажал кнопку ночного вызова. Дверь открыла сама Элинор. На ней были блеклые джинсы и белая блузка. Пистолет на ремне отсутствовал.

– Я подозревала, что ты придешь, Гарри. Ты был на погребении?

Он кивнул, но не сделал попытки войти в дверь, которую она держала. Некоторое время она смотрела на него, изогнув брови, с тем самым свойственным ей прелестным вопросительным выражением.

– Так ты собираешься входить или будешь стоять здесь целый день?

– Я думал, мы могли бы выйти прогуляться. Поговорить без помех.

– Тогда мне нужно взять свой электронный пропуск, чтобы потом я могла вернуться. – Она двинулась было в глубь помещения, потом остановилась. – Вряд ли ты слышал об этом – информацию не обнародовали, – но бриллианты нашлись.

– Что?

– Да. Следствием установлено, что Рурк был клиентом одного общедоступного муниципального депозитария в Хантингтон-Бич. У него дома нашлись квитанции. Сегодня утром наши получили судебный ордер и открыли сейф – я слышала по громкой связи. Говорят, там сотни бриллиантов. Им придется привлечь оценщика. Мы были правы, Гарри. Ты был прав. Бриллианты. Кроме того, обнаружились и остальные украденные ценности – во втором сейфе. Рурк не стал от них избавляться. Ограбленные владельцы получат свое имущество обратно. Намечается пресс-конференция, но я сомневаюсь, что на ней скажут, кто арендовал эти ячейки.

Он молча кивнул, и она скрылась за дверью. В ожидании Гарри медленно подошел к лифту и нажал кнопку. Когда Элинор вышла, в руке у нее была сумочка. От этого Босх явственно почувствовал, что он без оружия. И тут же устыдился, что хотя бы на миг счел это причиной для беспокойства. Пока ехали вниз, не говорили ни слова, до тех самых пор, пока не вышли из здания и не свернули на боковую улочку, ведущую к Уилширу. Босх все это время взвешивал то, что намеревался сказать, спрашивая себя, меняет ли что-либо в этом свете обнаружение бриллиантов. Похоже, Элинор ждала, пока он заговорит первым, но при этом чувствовала себя неуютно от этого затянувшегося молчания.

– Мне нравится твоя синяя перевязь, – вымолвила она наконец. – Кстати, как ты себя чувствуешь? Я удивилась, что тебя так быстро выпустили.

– Я просто взял и ушел. Чувствую себя прекрасно.

Он остановился, чтобы сунуть в рот сигарету – купил пачку в автомате в вестибюле здания. Одной рукой с помощью зажигалки закурил.

– А знаешь, – сказала она, – сейчас как раз был бы подходящий момент бросить. Начать новую жизнь.

Он проигнорировал это предложение и глубоко затянулся.

– Элинор, расскажи мне о своем брате.

– О моем брате? Я тебе рассказывала.

– Знаю. Хочу послушать еще раз. О том, что с ним произошло и что произошло с тобой, когда ты посетила Мемориал памяти в Вашингтоне. Ты сказала, что этот визит многое переменил в твоей жизни. Почему он так много для тебя значил?

Они были уже на Уилшире. Босх указал рукой на другую сторону улицы, и они, перейдя дорогу, двинулись к кладбищу.

– Я оставил машину там. Я потом отвезу тебя обратно.

– Не люблю кладбищ. Я же тебе говорила.

– А кто любит?

Они вошли в ограду, и шум уличного движения стал тише. Перед ними расстилалось широкое пространство: лужайка, белые камни и флажки.

– Моя история похожа на тысячи других, – сказала она. – Мой брат ушел туда и не вернулся. Вот и все. А потом… ну, понимаешь, мое посещение мемориала… оно наполнило меня множеством разных чувств.

– Гневом?

– Да, и гневом тоже.

– Негодованием? Ощущением поруганности?

– Да, вероятно… Не знаю… Это было что-то очень личное. А в чем дело, Гарри? Какое это имеет отношение к… к чему-либо?

Они шли по гравийной подъездной дорожке, бежавшей вдоль рядов белых надгробий. Босх вел спутницу к копии мемориальной стены.

– Ты сказала, твой отец был профессиональным военным. Ты через него не пыталась выяснить, как погиб твой брат?

– Да, был. Но они с матерью ничего мне тогда не рассказали. Я имею в виду, никаких подробностей. Сначала просто сказали, что он возвращается. А потом, видишь ли, примерно через неделю сообщили, что он погиб. Одним словом, так и не добрался до дома. Гарри, ты заставляешь меня заново переживать… Чего ты добиваешься? Я не понимаю.

– Конечно, понимаешь, Элинор.

Она остановилась и уставилась взглядом в землю. Босх увидел, как бледный цвет ее лица сделался еще бледнее. И в нем появилось выражение неизбежности, свидетельствующее о том, что она сдается. Едва заметное, но оно присутствовало. Как на лицах тех матерей и жен, которых ему доводилось извещать о смерти их близких. И тогда уже не было надобности сообщать им, что у них кто-то умер. Они открывали тебе дверь – и уже знали, что последует дальше. И вот сейчас по лицу Элинор стало видно: она знает, что Босху известна ее тайна. Она подняла глаза и тут же отвела их в сторону. Ее взгляд остановился на сверкающем в лучах солнца черном камне мемориала, у вершины холма.

– Все дело ведь в этой стене, не так ли? Ты привел меня сюда посмотреть на нее?

– Пожалуй, я мог бы попросить тебя показать на ней имя твоего брата. Но мы оба знаем, что его там нет.

– Да… его там нет.

Она была так подавлена при виде мемориала – точно пригвождена к месту. Босх видел, как жесткая скорлупа сопротивления будто спадает с ее лица. Ее тайна рвалась наружу.

– Ну так расскажи мне о нем, – сказал он.

– Да, у меня действительно был брат, и он действительно погиб. Я не солгала тебе, Гарри. Я ведь не говорила, что он погиб на войне. Я только сказала, что он так и не вернулся с войны, и он действительно не вернулся, это правда. Но он умер здесь, в Лос-Анджелесе. По дороге домой. Это было в 1973 году.

На какой-то момент она словно унеслась куда-то в своих воспоминаниях – мыслями она была далеко. Потом вернулась обратно.

– Это поразительно. Я имею в виду – выжить на войне, а потом не дойти до дома. Это не укладывается в голове. У него была двухдневная остановка здесь, в Лос-Анджелесе, на пути в Вашингтон, где мы готовились встречать его, как героя. Его ждала славная, непыльная работа в Пентагоне, которую выхлопотал ему отец. Но вместо всего этого его нашли в голливудском борделе. С торчащей в руке иглой. Героин…

Она подняла лицо к Босху, а затем отвернулась.

– Так все выглядело внешне, но это было неправдой. Официальной версией стала смерть от передозировки, но на самом деле его убили. С ним поступили точно так же, как много лет спустя поступили с Медоузом. Только в отличие от дела Медоуза эта инсценировка сработала, и моего брата преспокойно списали со счетов.