Алексей Макеев - Восьмая горизонталь

– А ты подумай, пан Крячко, – усмехнулся Орлов. – Из всей семьи остались двое: дед и внук. До того, как Саша после окончания школы уехал поступать в Питер, в Технологичку, он жил с Таганцевым. Тот заменил ему родителей. С вопросами, и не только бытовыми, Александр шел к деду. Самый активный возраст, когда формируется характер. С одиннадцати до семнадцати. Возраст бурного любопытства. Ясное дело, Саша пытался расспрашивать деда о войне, о колымских лагерях… Вспомните, сколько тогда было публикаций на эти темы, сколько программ по ящику, и не всегда поганых. Сколько мнений, какие бурные споры кипели. Да хоть книги Виктора Суворова вспомнить, от его «Ледокола» вся страна на ушах стояла. Ну, не вся, конечно, но те, кто читать умеет и любит. А тут – вот он, живой свидетель рядом. Не просто свидетель – герой. Родной дед, у которого никого, кроме внука, не осталось. Как же не рассказать, как не вспомнить, как не поделиться? Тем более что не насильно пичкать, а на вопросы отвечать внуку, которые не для проформы из вежливости задаются, а с живым интересом! И что же?

– Я догадываюсь, что, – сказал Гуров.

– Правильно догадываешься, – кивнул Орлов. – Про лагерь Таганцев внуку хоть без большой охоты, но кое-что рассказывал. А вот про войну – практически ничего. Отмалчивался, переводил разговор на другие темы. И все-таки буквально один-два раза упоминал Таганцев военные годы, тем ярче это Саше запомнилось. Так вот, войну Трофим Иванович заканчивал именно в Польше, под Гданьском. И воевал, как вспоминает Александр слова деда, «с бандитами». Любопытно, не правда ли? О трости я тоже Сашу спрашивал, он ее отлично помнит. Неудивительно: вещь редкая, красивая и дорогая. Дед ее очень, по словам Саши, ценил. Да, подросток спрашивал деда, откуда у него такая замечательная трость. И тот, представьте, ответил, что это память о войне. И что трость – внимание! – принадлежала когда-то одному из его врагов. Так что именно трофей! Теперь такой любопытный момент: Александр рассказал, что дед сам занимался с ним иностранными языками. Трофим Иванович говорил внуку, что это необыкновенно пригодится тому в жизни. И Саша деду очень за науку благодарен! Он вспоминал, что Таганцев блестяще знал немецкий и, заметьте, английский языки. А еще польский, у них дома, в Вольске, много книжек на польском было. И Трофим Иванович читал их без словаря, совершенно свободно. Вот ты, Станислав, со своими польско-литовскими предками, на такое способен?

– Пожалуй, нет, – самокритично признался Крячко. – Простейший разговор поддержать смогу, но… Не больше.

– Во-от! Конечно, можно предположить, что Таганцев был от природы одаренным лингвистом… И все же такие навыки для военного инженера несколько нетипичны. А вот типичны они для совсем других военных специальностей и родов войск.

«Надо же! – подумал Гуров, вспомнив свой разговор с Липкиным. – Ай да Семен Семенович! Чудеса, да и только. Он ведь именно Гданьск мне как пример привел. Да и с тростью догадался…»

– А еще я узнал, где и кем работал Трофим Иванович, – продолжил Орлов. – Тоже на любопытные размышления наводит. До выхода на пенсию он был начальником первого отдела объединения «Вольскцемент». Это, кстати сказать, был самый крупный производитель цемента в Союзе. Да и сейчас таким остается. Я навел справки, в этом объединении работало более пяти тысяч человек. Это вам не химчистка. Вот и прикиньте: первый отдел на таком мощном производстве должен был быть весьма серьезным. И человека, скажем так, не из системы, руководить таким отделом не поставили бы.

Гуров и Крячко понимающе переглянулись. Первый отдел, значит… Действительно, призадумаешься.

Сейчас молодые люди, родившиеся или росшие уже после того, как Советский Союз приказал долго жить, вряд ли представляют себе, что это было такое – первые отделы. Их еще особыми называли. Большинство молодежи вообще не знают, что существовали такие структуры. А ведь не было ни одного завода, совхоза, института, больницы, словом, ни единого, сколь угодно малого трудового коллектива, обделенного их присутствием и вниманием. Между тем очень трудно внятно объяснить, чем же эти отделы занимались.

Но вот те, кто постарше, кто жил во времена Хрущева и Брежнева, хорошо помнят первые отделы. Это были своего рода форпосты, опорные пункты госбезопасности. А вспомнив первые отделы, люди невольно поеживаются, а то и по сторонам оглядываются. Это в подкорке. Страны той нет, особых отделов – тоже, а вот поди ж ты… Инстинкты с рефлексами остались.

– Все интереснее становится, – вздохнул Гуров. – Характерный такой жизненный путь у Трофима Ивановича прослеживается. Давайте не лукавить хотя бы друг перед другом: мы, все трое, уверены, что Таганцев был связан со структурами МГБ и ранее – НКВД. И во время войны – тоже.

– Очень похоже на то, – вздохнул Крячко, хоть и старался всегда иметь самостоятельное и независимое мнение по любому вопросу. А генерал Орлов просто кивнул в знак согласия.

– Есть такой фильм «Бриллиантовая рука», – на лице Льва Гурова, припомнившего отличную комедию Леонида Гайдая, даже тени улыбки не возникло. Напротив, он заметно помрачнел. – Там один нехороший человек проговаривает интересную реплику: «У меня был один знакомый. Покойник. Он говорил: я слишком много знал…»

Крячко тихо, сквозь зубы ругнулся, а потом спросил:

– Полагаешь, убийство Таганцева каким-то боком связано с соседями? Неужто нет другого объяснения?

– Рано еще что-то полагать. Так… Размышляю вслух. Чем не мотив? Допусти, что Таганцеву на старости лет взбрела в голову блажь, скажем, мемуары написать? Или еще каким образом поделиться с кем-нибудь «этапами боевого пути»? А путь, судя по всему, был ох как непрост: такие награды за красивые глаза не вручают и покров особой секретности на архивные материалы просто так не набрасывают.

– Логика в твоих словах есть, – сказал Петр Николаевич. – Но почему именно война? Что, если Таганцев уже позже засветился где-то, в том же Вольске?

– Именно потому, что ты, как сам выразился, «навел справки» о «Вольскцементе» и должности Таганцева. Без труда эти справки получил, просто позвонив, так ведь?

Генерал не успел ответить: зазвонил городской телефон.

– Орлов слушает. Полковник Гуров? Да, я могу передать ему трубку, – генерал посмотрел на Льва с некоторым удивлением. – Держи! Я уже вроде связного при твоей персоне…

– Да, Гуров. Ага, прекрасно. Срочно перешлите дактилограмму нам, в Управление.

Он повернулся к Петру Николаевичу:

– А что мне было делать? Я же знал, что мы засядем у тебя в кабинете и оперативка может затянуться. Вот и дал твой телефон капитану из ГИБДД, с которым «девятку» осматривал. Сказал, чтобы держал меня в курсе, если обнаружится что-то новое и любопытное.