Алексей Макеев - Неслабое звено

– Ну а теперь, – медленно произнес «друг и соратник», закуривая свою сигарету, – давай, колись. Что это ты моими художественными познаниями озаботился?

– Если бы просто художественными, – вздохнул Гуров, – а то похлеще: меня, понимаешь ли, иконопись интересует!

– С точки зрения нашей с тобой любимой профессии? Что ты на старости лет в монастырь надумал податься и готовишься таким манером, я все едино не поверю!

– Правильно сделаешь. Все проще. Сижу я в нашем с тобой кабинете пять дней назад, скучаю в одиночестве и занимаюсь мелкой рутиной. Подчищаю документальные хвостики по славоярскому дельцу, параллельно готовлю лекцию из курса «Тактика оперативной работы» – заставляют с молодежью опытом делиться, хотя, ей-богу, не рановато ли меня в теоретики записывать? Но это к слову. Итак, скучаю. Но тут раздается робкий стук в дверь, и в кабинет заходит Петр Николаевич Орлов.

– Робкий, говоришь? – широко улыбнулся Крячко. – Да уж, он у господина генерала робкий, как поцелуй гимназистки… Равно как и он сам – просто мимоза натуральная! Но намек я понял – Петр в нашу нору просто так не заглядывает.

– Именно. И при взгляде на смущенную физиономию начальства меня начинают охватывать…

– Всякие скверные предчувствия, – закончил фразу Станислав.

– Во-во. Где ты только ума набрался. И, что интересно, Петр немедленно начинает их оправдывать.

Петром они называли Петра Николаевича Орлова, генерал-лейтенанта МВД РФ, своего непосредственного начальника и близкого друга. В глаза и тот, и другой тоже обращались к генералу «на ты»: конечно, без посторонних – при третьих лицах субординация чтилась свято. Никакой фамильярностью тут не пахло, напротив – чувствовалось самое неподдельное уважение прекрасных сыскарей к своему брату оперативнику, неважно, что в генеральских погонах. Просто эти трое людей так давно, так хорошо знали друг друга, настолько друг другу верили, такого варева вместе нахлебались досыта, что соблюдать тонкости служебного этикета показалось бы им попросту глупым.

Орлов был из тех крепких профессионалов, которые прошли систему с самой, как принято говорить в милиции, «земли» до верхних эшелонов. Именно такие на всех своих постах, на всех должностях тянули тяжелый воз, не давали ему скатиться на обочину. В душе он остался сыщиком, и мышление у него было, по словам Станислава Крячко, не административное, а оперативное.

И при этом в нем начисто отсутствовала ревнивая зависть убеленного сединами ветерана к молодым, а тем более снисходительное к ним отношение. Нет! Только желание что-то подсказать, где-то подправить, подстраховать… Но умел Орлов это свое желание вовремя подавить для пользы дела, довериться уму и опыту своих гвардейцев. И ведь не ошибался!

И Гурова, и Крячко Петр Николаевич не только числил в друзьях, но и считал своей лейб-гвардией, преторианцами. Не без оснований. Такая высокая оценка имела ту оборотную сторону, что дела Станиславу и Льву доставались в работу штучные, особенные; на рутинные хватало – хоть не всегда, ох, не всегда – других сотрудников: старательных, толковых, грамотных, но без той печати редкостного таланта, который и позволяет людям достичь в своем деле вершин. В управлении такая «особость», элитность тандема Лев Гуров – Станислав Крячко ни для кого секретом не была, но зависти не вызывала. Во-первых – чему завидовать? Тому, что самая головоломная работа, самые сложные, часто опасные оперативные заморочки неизменно сваливаются на головы двух друзей? Так далеко не всем такая «барская милость» по вкусу! А во-вторых, была у Гурова излюбленная присказка для тех редких случаев, когда начинал Лев чувствовать непонимание их «привилегированного положения» со стороны некоторых молодых оперов: «Не разбегайся, прыгай!» Прояви, дружок, себя в деле, покажи себя асом сыскной работы – и будут тебе наши со Станиславом «привилегии» по полной программе.

– Значит, говоришь, Верочку озадачивать ее непосредственной работой не стал, а лично, – Крячко сделал подчеркивающий последнее слово плавный жест здоровой рукой, – в наш с тобой уютный уголок? Ну-ну…

Верочкой звали очаровательную секретаршу Петра Николаевича, немного и чисто платонически во Льва влюбленную. А несколько нестандартная реакция друзей на вроде бы самую банальнейшую вещь – зашел начальник к подчиненному в кабинет – объяснялась просто. Когда люди так долго работают вместе, да при этом еще прекрасно друг к другу относятся, у них вырабатывается что-то вроде «телепатического контакта». Никакой мистики здесь нет, а есть сложившиеся ритуалы встреч, приветствий, прощаний, тех или иных специфических словечек – словом, тончайшая сеть общения, узелки которой сознательно уже не ощущаются. Плюс также подсознательно воспринимаемые и анализируемые оттенки голоса, походки, жестов… да хоть бы дыхания! Что-то подобное можно видеть у немолодых, сжившихся и счастливых супружеских пар. Да если еще перемножить это на профессиональную цепкую наблюдательность… Ясно, что можно хоть в цирке с психологическими этюдами в стиле Вольфа Мессинга выступать, если, как иногда говаривал в раздражении Петр Николаевич Орлов, «нас всех троих из органов попрут. За тупость и профнепригодность!»

И так уж сложилось, что если пообщаться со своими гвардейцами генерал Орлов собирался по поводу достаточно обычному – скажем, обсудить текучку, рабочие моменты дела, то вызывала Гурова, Крячко или обоих сразу к Петру в кабинет та самая очаровательная Верочка по «внутряшке». Если же повод был не совсем обычный, чаще всего малоприятный и связанный с заморочками, генерал звонил друзьям самостоятельно. Ну, а если он лично посещал их рабочее место – значит, произошло что-то экстраординарное, запахло жареным. Римские полководцы в таких ситуациях говорили: «Дошел черед и до триариев!»

Кстати, в тех редких случаях, когда Орлов давал им разнос – за годы совместной работы пришлось-таки ему несколько раз прибегнуть к такой воспитательной мере! – он предпочитал действовать вообще вне стен управления. Если погода позволяла – на лавочке в скверике перед своим домом. По странному совпадению все разносы приходились на весну – лето, а то Гурову даже интересно становилось: куда бы потащил их Петр сейчас, например? В кабак, не иначе…

– Так вот, – продолжил свой рассказ Гуров, – присаживается Петр на твой, кстати сказать, стул и с недовольным видом запускает руку в правый карман кителя, где у него леденцы эти пресловутые хранятся. С еще более пасмурной миной достает конфетку и начинает ее посасывать, только носом этак ностальгически потягивает.

– Еще бы, – Крячко повертел в пальцах дымящуюся сигарету, – меня-то в кабинете нет, а потому даже не накурено! Бедняга Орлов!