Ольга Лаврова - «Букет» на приеме

В дежурной части Петровки, 38 комната для сотрудников, выезжающих на происшествия, имеет вид казенный, но в ней есть все, что дает людям возможность прилечь отдохнуть или чем-то заняться между выездами. Дело к вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.

— Давненько мы не дежурили втроем, — говорит Пал Палыч, откладывая газету.

— Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, — доносится с дивана, где расположился Томин.

— Тебе никогда не изменяет память, Шурик.

— И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!

— Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не больше.

— Да и то неудачно, — лениво подковыривает Знаменский. — Мы улыбались только из вежливости.

— Большое мерси, я вам это припомню… Может, ты наконец бросишь считать свои петли?

— Тогда я собьюсь с узора!

— Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается такой ерундой?

— С трудом.

— Почему ерундой?

— Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина…

— Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто женщиной.

— И что себе вяжет «просто женщина»? — интересуется Пал Палыч.

— Шапочку.

— Шапочку… — Томин морщится. — Как трогательно!

Из динамика раздается каркающий голос:

— Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следователь Знаменский — на выезд. Разбойное нападение на квартиру. Отравление потерпевших газом. Сыромятническая, 34…

— В моем доме? — ахает Томин.

— …подъезд второй, квартира шестнадцать.

— Невероятно… Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квартира под нами… — удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. — Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!

В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин, Кибрит, участковый уполномоченный, понятые и фотограф. Отсюда частично виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики, вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене, на нем валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка — включен приемник.

Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.

— Что сказал врач?

— Врач сказал — надежда есть, товарищ старший инспектор, — участковый старается говорить официально, но то и дело сбивается на бытовой тон. — Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу… От всего этого сердечные припадки у обоих.

— Они были в сознании?

— Какое там…

— Расскажите, пожалуйста, по порядку, — просит Знаменский.

— Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры… этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.

— Ясно. Минуточку, — прерывает Томин. — Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?

— Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.

— Извини. Продолжайте, пожалуйста.

— Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвался, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.

— Кто сюда входил?

— Только я, потому как сразу оценил обстановку… Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал «скорую». Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.

Музыка наконец смолкает: «Можете войти!» — разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанавливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.

— Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.

— Типичная картина ограбления без точного наводчика, — констатирует Пал Палыч.

— Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний…

— Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, — прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. — Снялись года два назад, в последний его приезд…

— Ты хорошо его знаешь? — вглядывается Знаменский в фотографию.

— Одно время родители с ним намаялись… нет, без уголовщины, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.

Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет в преферанс.

— Кто не рискует, тот шампанского не пьет! — объявляет он, делая ход.

— Под игрока — с симака!

— Без одной.

— Без двух.

— С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, — сердится партнер.

— Ну уж, — ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.

— Где тебя прошлое воскресенье носило?

— А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!

— Ну и что? — ощетинивается Петухов.

— Да на что тебе клюква, чудак человек?

— Он папаше с мамашей отправит!

— Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?

— Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более — без пяти минут академик.

— Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!

Осмотр переместился в кухню. Здесь тоже кавардак, следы беспорядочных поисков.

— Вот так лежали потерпевшие. Рядом. — Участковый очерчивает пространство над полом.

— Фрамугу открыли вы?

— Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ перекрыл краном на трубе, а плиту оставил как есть, — он указывает на кастрюлю со сбежавшим молоком, горелка под которой открыта до отказа.

Кибрит трогает ладонью кастрюлю.

— Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?

— Н-нет… — отвечает участковый. — Я думаю, молоко давно сбежало и загасило горелку, тут уж было не продохнуть.

Кибрит заглядывает под кастрюлю — на конфорку, снова прикладывает руку к кастрюле.

— Совсем холодная… Томин, мне нужна от нее крышка.

— Момент! — Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. — Вот она! Дать? — Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.

— Нет-нет, сама! — Кибрит осторожно берет крышку за края, поворачивает к свету. — Ею пользовались… изнутри энергично осаживались пары.

— И на подоконнике влажный круг. — Томин наклоняется.

— Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.

— Да. — Оборачивается к понятым. — Для протокола важно, чтобы вы себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко…