Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]

Питер был на седьмом небе, но как раз в это время его постигла ужасная неприятность. Дженни всё чаще поговаривала о замужестве и недавно сообщила ему, почему необходимо поторопиться со свадьбой. Она сказала ему об этом, опустив глаза, дрожа и краснея; Питер был так ошеломлен, что уже больше не мог притворяться. До сих пор, при всех любовных кризисах, он обнимал и успокаивал Дженни, но тут он на минуту обнаружил перед ней свои подлинные чувства.

Дженни тотчас же впала в истерику. Что всё это значит? Разве он не намерен на ней жениться, как обещал? Ведь должен же он понять, что откладывать больше нельзя! А Питер, который раньше не знал, что такое истерика, совершенно потерял голову и бросился вон из дома, хлопнув дверью.

Чем больше он размышлял о создавшемся положении, тем яснее ему становилось, что он нажил себе дьявольскую неприятность. Как служащий Транспортного треста, он привык считать себя в безопасности, зная, что ему не страшны законы и он всегда сможет увильнуть от наказания; но он чувствовал, что из этой беды даже сильные мира сего не смогут его вызволить. Разве могут они устроить так, чтобы он женился на девушке, а потом, когда кончится процесс, отделался от неё?

Питер был так взволнован, что тут же позвонил в контору Гаффи и вызвал Мак-Гивни. Это было опасно, потому что обвинители подслушивали телефонные разговоры, и можно было предполагать, что так же поступает и защита. Но Питер пошёл на риск. Он просил Мак-Гивни встретиться с ним на старом месте; там они обсудили это дело, и самые худшие опасения Питера оправдались. Когда он рассказал обо всём, Мак-Гивни засмеялся ему в лицо. Ему показалось это прямо уморительным, и он хохотал до тех пор, пока не увидел, что Питер окончательно разъярился.

— Чего вы смеетесь? — огрызнулся Питер. — Если я засыплюсь, откуда вы будете получать сведения?

— Черт возьми! — отвечал Мак-Гивни. — А на кой черт ты завёл себе такую девочку?

— Я взял ту, какая мне подвернулась, — отвечал Питер. — Да ведь все они на один лад — попадут в беду, а потом с ними никак не распутаешься.

— Ну, положим, очень даже можно распутаться, — возразил Мак-Гивни. — Почему же ты раньше не говорил мне об этом? Но раз уж тебя связали по рукам и ногам и ты должен жениться, это твоё личное дело; я-то тут при чём?

Они долго обсуждали этот вопрос. Человек с крысиным лицом уверял, что Питеру никак нельзя жениться на Дженни, а потом объявить брак недействительным. Уж тогда он наживёт себе настоящую неприятность и потеряет всякую цену и погубит свою карьеру шпиона. Ему надо дать девушке денег и отправить её куда-нибудь, где ей сделают всё, что нужно. Мак-Гивни обещал найти доктора, который возьмется за это.

— Да, но как я перед ней оправдаюсь? — воскликнул Питер. — Как ей сказать, почему я не женюсь на ней?

— Уж придумай что-нибудь, — посоветовал Мак-Гивни. — Почему не сказать ей, что ты уже женат? — И, заметив, какой у Питера обескураженный вид, прибавил: — Ну, конечно, всё это можно уладить. Я тебе раздобуду жену, если понадобится. Но думаю, ты и так обойдёшься, — просто сочини своей девочке какую-нибудь жалостную историю. У тебя есть жена, ты надеялся развестись с ней, но это тебе не удалось; твоя жена пронюхала, где ты скрываешься, и вздумала тебя шантажировать. Наври ей что-нибудь; объясни, что эта история может повредить защите Губера. Если она уж так искренне предана делу, она не станет тебя позорить, может быть она даже ничего не скажет сестре.

Питеру очень не улыбалось такое объяснение. Он представил себе Дженни ничком на диване, в истерике, как она лежала, когда он ушёл от неё, и с ужасом думал, какая предстоит душераздирающая сцена. Но выхода не было, приходилось пойти на это. К тому же ему следует поторопиться, потому что через несколько часов вернётся с работы Сэди, и тогда будет уже поздно.

Питер поспешил вернуться в домик сестёр Тодд; на постели, всё ещё всхлипывая, лежала бледная маленькая Дженни. Казалось бы, она уже давно должна была излить весь запас своих слёз; но не тут-то было, ведь женщины могут лить слезы до бесконечности. Как только Питер заикнулся о том, что он женат, маленькая Дженни с пронзительным криком вскочила с кровати и остановилась перед ним с выражением ужаса на лице. Питер пытался объяснить ей, что он ни в чем не виноват, что он надеялся со дня на день расторгнуть брак и всё уладить. Но Дженни схватилась за голову и кричала:

— Ты обманул меня! Ты изменил, мне!

«Ну совсем как в кинокартине», — нашёптывал на ухо Питеру какой-то зловредный чертёнок.

Питер пытался взять её за руку и спокойно ей все объяснить, но она вырвалась и, отбежав от него, остановилась у противоположной стены; глаза у нее были расширены от ужаса, точно — он загнал её в угол, как дикого зверька, и собирался убить. Она подняла такой шум, что он боялся, как бы не услыхали соседи; тогда он заявил ей, что если об этом станет известно, то она подорвёт его репутацию, как свидетеля, и сделается орудием гибели Джима Губера.

Тут Дженни притихла, и Питеру удалось объясниться с нею. Он говорил об интригах, какие ведутся против него; противная сторона подослала к нему какого-то субъекта; ему предлагали за десять тысяч долларов продать своих соратников по делу защиты Губера, и когда он отказался, они пошли на шантаж, используя для этого его жену. Им удалось пронюхать, что он замешан в какую-то любовную историю, и таким путем они собирались его погубить.

Дженни все ещё не позволяла Питеру дотронуться до неё, но послушно села, и они стали обсуждать, что делать дальше.

— Пусть будет что будет, — заявила она, — только бы нам не повредить делу Губера. Питер поступил возмутительно, скрыв от неё правду, но она готова понести наказание, и ни за что его не скомпрометирует.

Питер начал её успокаивать; может быть, всё это не так уж серьезно, как она воображает. Он уже всё обдумал: ведь он знает, где живет его старый хозяин Перикл Прайем; он теперь разбогател и охотно одолжит Питеру двести долларов; Дженни сможет, куда-нибудь поехать, где ей помогут избавиться от этой беды.

Но малютка Дженни прервала его. Она во многих отношениях походила на ребенка, но иногда становилась взрослой женщиной. У неё были странные, прочно установившиеся взгляды, и оспаривать их было все равно, что пробивать лбом каменную стену. Она и слышать об этом не хотела: ведь это было бы убийством!

— Ерунда! — сказал Питер, повторяя слова Мак-Гивни. — Ничего особенного, всё так делают.

Но Дженни не слушала его. Она сидела, глядя куда-то в пространство широко раскрытыми, полными ужаса глазами и машинально теребила своё платье. Питер следил глазами за её пальцами, и они начали его раздражать. В этом беспокойном движении было что-то ненормальное, оно выдавало тяжёлые переживания, которые маленькая Дженни старалась скрыть.