Джайлс Блант - Пучина боли

— Может, тебе связаться с ее колледжем? — предложила она. — Там наверняка найдется кто-нибудь, кто в курсе того, что она делала. Может быть, они лучше понимают ее работы, чем я.

— Ничего подобного, Келли. Ты художник, ты ее дочь. Кто лучше тебя в этом разберется?

— Кто-нибудь из ее собратьев-фотографов. Кто все время с ней работал. Я просто подумала — вдруг ты попробуешь сначала обратиться к ним. А если окажется, что я все-таки самый подходящий человек, чтобы организовать выставку, тогда, конечно, я с радостью этим займусь. Да я буду просто счастлива это устроить.

— Она всегда работала одна. Она не любила, чтобы рядом был кто-то еще, когда она фотографирует. Или когда она в фотокомнате.

— Пожалуйста, убедись, пап. Мы же хотим сделать как можно лучше.

— Хорошо. Я тебе тогда сообщу.

— Меня это как-то даже удивило, — проговорила Келли, касаясь белого комода, который только что закрыла, — оказывается, мама была очень организованным человеком.

— О да. Она любила точно знать, где что лежит. И делать все вовремя. У нее были свои проблемы, но рассеянной она не была.

— У нее здесь лежат все листы для контактной печати, в папках и с датами, и к ним приложены негативы. А на обороте отпечатков указаны номера негативов.

— Да, она очень расстраивалась, если не находила тот снимок, который ей нужен. И она всегда призывала своих студентов к самодисциплине. Терпеть не могла расхлябанности.

Келли коснулась шкафчика указательным пальцем, даже этим мелким жестом напоминая мать.

— Даже более недавние вещи. Цифровые. Вместе с отпечатками у нее лежат диски, а в куртке — списки номеров файлов. Хотела бы я быть такой же организованной.

— Забавно. А она часто признавалась, что хотела бы быть художницей, как ты. «Иногда мне хочется спуститься в хаос, — так она говорила. — Фотография порой напоминает клинику. Все это проклятое оборудование…»

Келли открыла высокий шкаф, стоящий в углу. В аккуратных рядах объективов и фильтров зияли провалы: отсюда она взяла принадлежности для своего последнего — последнего в жизни — проекта.

В этот же вечер Келли докатила свой чемоданчик до машины, и Кардинал отвез ее в аэропорт. Она была с ним во время всех похоронных церемоний и в первые две недели его одинокой жизни, разве он мог просить ее о большем? Он пытался завязать разговор, но ее мысли уже неслись впереди нее — туда, в Нью-Йорк. Нью-Йорк. Географически — не так далеко, но психологически — то же самое, как если бы она уехала в Шанхай.

Он оставался с ней в зале ожидания, пока ей не пришло время проходить через контроль. Она стиснула его в объятиях и пообещала:

— Скоро позвоню, пап.

— Смотри там, береги себя,

— Обязательно.

Кардинал поехал обратно, спускаясь с холма Эйрпорт-хилл, — медленно, однако недостаточно медленно. Ему не хотелось домой, не хотелось оказаться лицом к лицу с этой тишиной. Вместо того чтобы свернуть налево, на Одиннадцатое шоссе, он продолжал ехать прямо, в сторону города.

Он выехал на Мэйн-стрит, потом двинулся вдоль берега. Под луной, чьи очертания были искажены облаками, по берегу трусили разрозненные бегуны; собачники стояли небольшими кучками, каждую из которых окружали нюхающие и подпрыгивающие четвероногие. Кардинал отправился назад, на западную окраину города, и стал колесить взад-вперед по тамошним переулкам. Довольно жалкая картинка, подумалось ему, боюсь вернуться домой.

Он обнаружил, что проезжает мимо дома Лиз Делорм, небольшого бунгало на углу тихого перекрестка близ Рэйн-стрит. Окна у нее горели, и он задумался, что она сейчас делает. Им овладело сильное желание остановиться на ее подъездной аллее, постучать к ней в дверь, но что он ей скажет? Ему не хотелось выглядеть жалким перед Делорм.

Интересно, что она делает? Читает? Смотрит телевизор? В каких-то отношениях он знал Делорм очень хорошо, вместе они расследовали столько дел. Они отлично ладили, много смеялись. Но если вдуматься, он ведь понятия не имел, как она проводит свободное время, не знал даже, есть у нее сейчас мужчина, хотя он и видел, как она болтает с Шейном Косгроувом чуть более дружелюбно, чем необходимо.

Но в ее обществе ему было бы сейчас хорошо. В этот вечерний час, который казался даже не каким-то определенным часом в каком-то определенном месте, а скорее пустым пространством между часами, междуцарствием, разделяющим две жизни: его жизнь с Кэтрин — и то, что ему теперь осталось, чем бы это ни было.

Он затормозил перед светофором на углу.

— Жалкий человек, — сказал он вслух. — Даже пять минут не можешь пробыть один.

Какое-то время он посидел так, пока не сообразил, что уже зажегся зеленый свет.

В его доме царило безмолвие — такое, какого он никогда не знал. Отсутствие звуков было настолько глубоким, что казалось, оно не только окружало его, но и было в нем самом, проникало сквозь него. Весь мир словно бы исчез, остался лишь тот кусок пространства, который занимал он сам.

Из других комнат не доносилось никакого шума. Ни шарканья шлепанцев, ни топота босых ног, ни цоканья шпилек, ни стука тяжелых подошв зимних сапог. Ни дребезжания лотков с проявляемыми фотографиями, ни тонкого жужжания фена. Никаких внезапных призывов: «Джон, поди сюда, ты только посмотри!»

Кардинал пытался читать, но обнаружил, что не в состоянии. Он включил телевизор. Следственная бригада из «Места преступления» [47] «Место преступления» — американский телесериал, выходит с 2000 г. Специалисты часто критиковали его за неточное изображение работы следователей и криминалистов. занималась уничтожением улик. Какое-то время он безучастно глядел в экран, ничего не понимая.

— Пытайся вести себя как обычно, — пробормотал он себе под нос. Но ничто не было обычным.

Он взял фотографию Кэтрин из шкафа, куда ее поставила Келли. Тот самый снимок, где она была в анораке, с двумя фотоаппаратами через плечо.

Ты себя убила?

Все эти случаи, когда она злилась на него за то, что он отправляет ее в больницу, проклинала его за то, что он мешает ее болезни, сердилась, что он вечно следит за тем, как она принимает лекарства… Все эти крики и слезы в течение десятилетий: неужели все это было всерьез? Неужели это и была настоящая Кэтрин? Он не мог заставить себя поверить, что женщина, которую он так долго любил, могла швырнуть эту любовь ему в лицо, могла сказать: нет, твоей любви недостаточно, тебя недостаточно, я скорее умру, чем проведу еще минуту в твоем обществе. Вот что написал Роджер Фелт в тех открытках. Нет, не верится.

Но тем не менее у него не было и никаких доказательств противоположного. Роджер Фелт, его подозреваемый номер один, оказался не более чем мстительным неудачником. А управляющий Кодвалладера подтвердил, что тот, как и говорил, был на работе. Записи с камер видеонаблюдения тоже это покажут.