Лоуренс Гоуф - Случайные смерти

– Что? – спросила Паркер.

– Рука, – сказал Оикава, покраснев. – Малый – прирожденный вор. Если какая-то вещь не прибита гвоздями, он ее украдет. Если прибита, он сопрет гвоздодер. Папаша ждет не дождется, когда ребеночек дорастет до совершеннолетия, чтобы какой-нибудь крутой судья упрятал его годика на два. Спирс спросил:

– Так чего же Бредли разорялся?

– Ну, я думаю, он счел необходимым указать, что мы не знали про его заслуги, когда загребли.

– Полицейское чутье, – заметил Спирс. – Вот почему вы его сцапали. Полицейское чутье.

Оикава улыбнулся:

– Это-то Ральф и сказал перед тем, как инспектор взорвался.

– Так или иначе, – заключил Спирс, – важно, что мамаша пошла на попятный.

Оикава кивнул.

– Обе стороны сделали шаги навстречу. Нам пришлось поехать к ним домой и пообещать молокососу, что не будем больше его трогать.

– Прекратите терзать ребенка, – сказал Спирс. – Вполне справедливо.

Оикава понизил голос до заговорщического шепота:

– Ральф был в жутком состоянии. У него поджилки тряслись. Мы едем, а он всю дорогу ерзает, вертится, честное слово, его одно только в форме и держало – костюм.

Смех замер, когда внезапно распахнулась дверь в кабинет инспектора. Бредли поманил пальцем Уиллоуса и Паркер. Спирс сказал:

– Это убийство в японском квартале. Сэнди Уилкинсона и Боба Каплана уже задействовали, а теперь хотят и вас припахать.

Поднимаясь из-за стола, Уиллоус предчувствовал, что Спирс не ошибся.

Город был наводнен джипами «чероки», которые, может, уступали «корвету» в стремительности, зато совершенно не бросались в глаза, просто потому, что их было так много. Рикки доехал на такси до моста Лайонз-Гейт и увел темно-серую модель прямо со стоянки. Когда он вскрывал машину, синие, красные и белые флажки по периметру площадки колыхались на ветру, аплодируя его успеху.

Рикки никогда не покупал машин, даже подержанных. Украл он множество, но, вероятно, это совсем другое чувство. «Гордость временного владельца» – слыхано ли такое?

Мотор «чероки» чихнул, завелся. Рикки нежно нажал на педаль. Шесть цилиндров. Он проверил фары, сигналы поворота, радио. Все работало. Включил первую скорость и вывел машину со стоянки, повернул к мосту. Несколько лет назад вдоль всего моста повесили лампочки. Гирлянда имела форму слегка приплюснутого «М» и напоминала чуть-чуть поникшую рекламу «Макдональдс».

Рикки промчался мимо ресторана, мотеля, еще одного ресторана – этот украшала стая огромных попугаев из стеклопластика. У въезда на мост его поглотил поток «мерседесов» и «БМВ». Глубоко под ним и справа теснились поставленные на постоянный прикол передвижные домики-прицепы, катились сдерживаемые шлюзами воды реки Капилано, светились огни торгового центра. Почти все это считалось территорией резервации, но индейцев тут было днем с огнем не сыскать.

Тремя рядами движения на мосту руководили парные шеренги красных и зеленых огней. Легковые автомобили, грузовики и автобусы в среднем ряду стремглав проносились мимо Рикки, временами, казалось, едва не задевая его. Водители больше смотрели по сторонам, любуясь живописными видами океана и парка, открывающимися с моста, чем на дорогу. Рикки так вцепился в руль, что не мог отделаться от мысли: теперь никогда не удастся стереть отпечатки пальцев. Он поднялся на гребень моста. Наперерез крича пронеслась чайка. На горизонте из моря выступал крупный остров, а внизу, почти точно под ним, огромный танкер взбивал в пену темно-зеленую воду.

Вид был почти слишком роскошный. По набережной прогуливались люди, по одному и группами, катались на велосипедах, бегали. Мелькнула скала Сивош – темный каменный столп, который, по местной легенде, был когда-то человеком. Вездеходные покрышки «чероки» завизжали в другой тональности, когда он, промчавшись мимо тринадцатитонной пары бетонных львов, стерегущих южный конец моста, съехал на асфальтовую дорогу. Моторы взревели еще громче, когда «чероки» нырнул в туннель. Рикки попытался вообразить, что творится на этой дороге в дождь или снегопад. Кошмар – Лос-Анджелесу такое и не снилось.

Дорога пошла слегка в гору. По обеим сторонам тянулась плотная стена зелени, затем возник поворот к парку. Ему захотелось углубиться в заросли, не торопясь надышаться. Поймать бы одного из хваленых жирных канадских гусей, поглядеть, как свет померкнет в его глазках-бусинках, когда ему свернут шею. Развести бы костер на берегу, поджарить бы птицу и есть, раздирая руками, облизывать жир с пальцев и смотреть, как садится солнце. Но у него было назначено свидание с очаровательной дамой, нельзя допустить, чтобы она ждала.

Почти все свое состояние Ньют получил в наследство, но над каждым грошем дрожал, будто он дался тяжелым трудом. Бутылка шампанского в гостиничном баре стоила восемьдесят пять долларов пятьдесят центов. Ему хотелось промочить горло, но он еще не сошел с ума. В винном магазине – а тут неподалеку как раз был один – за такую бутылку спросят в два раза меньше.

– Фрэнк.

– Да, что?

– Надо спрыснуть наш праздник. Может, сходишь прогуляешься, а заодно прихватишь пару бутылок «Дон Периньон».

Фрэнк взглянул на Лулу, она делала гимнастику под руководством ведущей телевизионной программы. Ньют сказал:

– Она побудет здесь, составит мне компанию.

– Не успеет остыть.

Ньют нахмурился.

– А я и не предполагаю, что она остынет.

Фрэнк сказал:

– Я говорю про шампанское, а не про Лулу. Если заказать в номер, тебе принесут ледяное. То, что я куплю в магазине, будет комнатной температуры. Ты любишь теплое шампанское, Ньют?

– Я закажу льда. Лед дешевый. К тому времени, как Рикки вернется, оно достаточно охладится. Давай, Фрэнк, выметайся. – Ньют улыбнулся, но в улыбке не было никакого дружелюбия. – Кончай препираться, ладно?

Фрэнк взглянул на Лулу, надеясь, что она скажет что-нибудь, выручит его. Лулу лежала на боку, ярко-оранжевый лайкровый костюм так обтягивал ее, что видны были две ямочки у основания позвоночника. Она поймала его взгляд и задрала вверх ногу, указывая в потолок ноготками, покрытыми ярко-красным лаком. Прядь платиновых волос упала на ледяной глаз. Когда она соединила ноги, лайкра влажно зашуршала. Фрэнк пошел к двери. Нога Лулу вновь взметнулась вверх. Она сложила губы и послала ему воздушный поцелуй на прощание.

Ньют растянулся на постели. С возвышения из двух подушек он мог видеть в зеркале отражение Лулу. Фигура у нее была лучше, чем у всех этих телевизионных попрыгуний.

На экране сменилась картинка. Время рекламы. Ньют сказал:

– У вас с Фрэнком ладится? В смысле, я заметил, вы не слишком много разговариваете.