Леонид Залата - Волчьи ягоды

— Ты ошиблась, Ульяна, — убеждал ее.

После краткого совещания с майором Карповичем Наталья Филипповна поместила Бориса Бысыкало в изолятор временного содержания. Вскоре пришла Марта.

— И меня задержите, и дочку...

Кабинет наполнился прерывистым всхлипыванием: рыдала Марта, плакал ребенок. Кушнирчук не знала, кого в первую очередь успокаивать.

Влетела Любава Родиславовна.

— Что тут происходит? Где Борька?..

Она походила на человека, который только что выскочил из пылающего дома: глаза широко открыты, косынка сбилась на плечи, волосы всклокочены. Ее появление подействовало на Марту: она утихла и стала вытирать личико дочери.

— Садитесь, Любава Родиславовна, успокойтесь, — сказала Кушнирчук.

Женщина села на стул, вздохнула, будто сбросила тяжелую ношу. Остро взглянула на Наталью Филипповну.

— Что вы хотели, Марта? — спросила следователь.

— Сначала меня выслушайте, — требовательно сказала Любава Родиславовна.

— Марта с ребенком.

— Ничего с ней не станется. — Она рубанула рукой по воздуху и обратилась к Марте: — Между прочим, ты можешь выйти. Иди, иди...

Попытки следователя поговорить с Мартой оказались напрасными. Та закрыла за собой дверь.

— Слушаю вас.

Наталья Филипповна взяла авторучку и приготовила чистый лист бумаги.

— Я могу увидеть Бориса, могу поговорить с ним?

— Вы недавно виделись, разговаривали.

— Я должна увидеть сына немедленно! Начальника попрошу, чтобы разрешил, если вы не хотите.

Дверь в кабинет отворилась.

— Вот и начальник, — поднялась Кушнирчук.

— В чем дело?

Майор Карпович повесил фуражку на вешалку.

— Тут, — начала Любава Родиславовна, — вышло недоразумение... Арестовали моего сына...

— Его задержали. И мне об этом известно.

— Но он же не виновен. Не виновен! И я это докажу, — решительно сказала Бысыкало. — Пишите в протокол...

Рассказ получился недолгим. После того, как был ранен Балагур, а точнее, в среду, около одиннадцати вечера, Любава Родиславовна возвращалась домой. В подъезде дома, где она живет, было темно. Она вошла в подъезд и стала ощупью искать на стене выключатель.

— Тут меня схватили, зажали рот, стиснули горло. И, не пикнув, я очутилась в подвале. Кто-то прижал меня к стене. «Будешь кричать — каюк!» — пригрозил дребезжащий голос. И сразу ультиматум: «Об этой встрече — ни слова!» Потом: «Как хочешь, а дело о нападении на Летней улице должны прекратить. Нет — прощайся с белым светом! Действуй как знаешь. Запомни: от меня не спрячешься». Что мне оставалось? Дала слово все уладить. Здоровила приказал: «Выйдешь отсюда через десять минут». Я просидела в подвале значительно больше. Не могла опомниться. Чувствовала у груди холодное лезвие ножа. Всю ночь не спала. Хотела было пойти в милицию, рассказать, а тут телефонный звонок. «Алло! — уже знакомый дребезжащий голос. — Ты не забыла о нашем уговоре?» Я молчала. «Не начнешь действовать — примусь за работу я... Ча-ао!..» Не по доброй воле ходила я к Балагуру в больницу, наведывалась к капитану Крыило, благословила свадьбу сына. Не по доброй воле, — Любава Родиславовна повела взглядом по стене, уставилась в угол и замолчала.

— Почему вы не сказали об этом раньше? — спросил майор.

— Боялась. Не знала, что делать. Меня застращали.

— А теперь не боитесь?

— Сын арестован...

— Вы ему говорили об угрозах?

— Чтоб и его сон не брал?

— А Марту никто не запугивал? — спросила Кушнирчук.

— Не знаю. Она не говорила.

В кабинет пригласили Марту.

— Почему мне кто-то должен угрожать? — удивилась она. — Не мое мелется, мешок не подставляю.

Оперативное совещание состоялось в кабинете начальника. Капитан склонялся к тому, что показания Любавы Родиславовны — плод фантазии.

— Видите, и в подвал затащили, и по телефону запугивали... Не много ли? Зарубежный детектив — и только...

— Детектив или не детектив, а проверить трудно — свидетелей нет, — вставила Наталья Филипповна.

— У нас был бы курорт — не работа, — вздохнул Карпович, — если бы все происходило при свидетелях. Показания Любавы Родиславоьны нужно проверить. Вы, — это касалось следователя, — проведите эксперимент на месте, осмотрите подвал, выясните, у кого есть ключ. А вы, — обратился он к Крыило, — займитесь телефонным звонком: не с Луны же звонили. В Синевце всего двести телефонных аппаратов — разберитесь...

Наталья Филипповна справилась с заданием оперативно. Начальника застала за журналом «Советская милиция». Раскрыла папку с документами, вытащила исписанный лист бумаги.

— Вот протокол, — сказала она. — Все, что рассказывала Любава Родиславовна, похоже на правду: на месте происшествия без малейшей запинки повторила то же самое до мельчайших подробностей. Жильцы дома подтвердили: в подъезде вечером не было света; дверь в подвал не запер пенсионер из шестой квартиры — ключ сломал. В том месте, где Бысыкало прижали к стене, найдены шерстинки зеленого цвета, как ее кофта. Выходит, кто-то все-таки заволок женщину в подвал. Вряд ли она могла все выдумать и при этом предусмотреть даже шерстинки, оставшиеся на шершавой поверхности кирпича.

— Может быть, все и правда, — сказал майор. — Но почему ее запугивают, для чего? Не проще ли было сделать это с Борисом, когда он был на свободе? Заинтересованное лицо могло приказать: возьми вину на себя, сознайся в совершении преступления! Факты против Бориса. А может, у него был соучастник? Теперь беспокоится о себе. Вы, Наталья Филипповна, допросите Бориса еще разок. К слову, он недавно просился к вам: хочет дополнить показания.

В изоляторе Борис обдумал, что сказать следователю. Но когда его привели к Кушнирчук, все выскочило из головы.

— Я не виновен, — только и промолвил после минуты молчания.

— Это мы уже слышали.

Борис засопел.

— Вас, гражданин Бысыкало, спрашивать, или вы сами будете рассказывать?

Борис попросил, чтобы Наталья Филипповна верила каждому его слову. Он скажет правду, как на исповеди. «За расхождения с предыдущими показаниями простите». Говорил он не очень складно — перескакивал с одного на другое, и следователю приходилось не раз задавать уточняющие вопросы.

— Значит, показания Ульяны вы подтверждаете?

— Да. Как раз тогда, когда столкнулся с ней, я шел к ясеню, чтобы с того места понаблюдать, нет ли у Ирины кого-то из посторонних. Не хочется сплетен: дескать, приударяю за брошенной мужем женщиной. Только я прислонился к стволу, как цепкие пальцы обхватили шею так, что мышцы затрещали. И всем телом я почувствовал острый кончик ножа. «Не двигайся!» Я одеревенел. «Бросай цветы». Нож проткнул мне кожу. Я выпустил букет из рук. «А теперь без оглядки мелькай пятками! Где-нибудь выплюнешь об этом — каюк! Ну, ча-ао!» И незнакомец подпихнул меня ботинком.