Леонид Залата - Волчьи ягоды

— Какой он из себя? Брюнет, блондин? Какой рост? Особые приметы?

— Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.

— Вставных зубов или коронок не имел?

— Нет. Зубы красивые, ровные.

— После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?

— Конечно.

— А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?

— Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.

— Они вас не приходили навещать в больницу?

— Нет, я им не разрешила.

— Значит, они вам поверили?

— Повесили.

— Фамилии и адреса их помните?

— Фамилии помню. Одна — Елена Григорьевна Приходько, другая — Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню — Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.

— Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?

Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.

— Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение...

Евгений посочувствовал ей:

— Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.

Унгур вопросительно посмотрела на него.

— Что с ней? Скажите.

Я взглянул на Евгения: скажет или нет?

Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.

Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?

— Вы уже ей помогли своим признанием, — ответил Евгений. — Больше ничего не надо.

Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:

— А дети как? Они ничего об этом не знают?

— Не знают, — ответил Евгений. — Просто переживают за мать очень, любят ее.

— Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, — едва слышно прошептала Унгур.

Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.

Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.

— Мне можно идти?

— Можно, — кивнул Евгений.

Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.

— Разрешите вас попросить? — обратилась к Евгению.

— Пожалуйста.

Облизнула языком пересохшие губы.

— Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. — Рывком открыла дверь и вышла.

Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.

Через два дня мы были в селе Маяки и встретились с Сергеем Малининым. Работал он в местном совхозе механиком, был женат, имел детей. Годы, конечно, уже наложили на него свой отпечаток, но выглядел еще молодцевато, имел приятный мягкий голос, говорил быстро, бодро. Такие говоруны нравятся женщинам. Но когда Евгений спросил его, помнит ли он Софию Георгице, куда и подевалась его бодрость: сразу сник, лицо посерело.

— Что, подала на алименты? — спросил с тревогой.

Евгений рассмеялся.

— Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.

— Почему дети? — удивился Малинин.

— Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? — спросил Евгений.

— Не знал. Я думал — один ребенок.

Евгений продолжал допрос.

— Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?

— Советовал.

— А когда легла в больницу рожать, быстренько подали рапорт и демобилизовались?

— Да.

— Значит, нашкодили — и в кусты?

— Ну, — замялся Малинин, — сами понимаете... Я же был женат, уже имел ребенка...

— Я-то понимаю, а вот понимаете ли вы подлость своего поступка?

— С кем не случалось в молодости...

— Итак, вы не отрицаете своих интимных связей с Софией Георгице в Одессе и того, что она родила детей от вас?

— Куда же деться, раз вы знаете. Но, если не секрет, разрешите спросить — зачем это вам через столько лет?

Евгений уклонился от прямого ответа.

— В нашей практике бывает, что мы интересуемся событиями и фактами значительно большей давности.

Малинин попытался доверчиво улыбнуться, но это вышло у него неуклюже и неприятно.

— Да я... понимаете, и не боюсь вроде, однако не хотелось, чтобы в селе узнали, не говоря уже о жене...

— Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, так что это не повредит вам ни в работе, ни в семейной жизни, — успокоил его Евгений.

Когда Малинин вышел, виновато попрощавшись, я спросил Евгения, почему он не сказал ничего об Ирине Гай и о Софии.

Евгений равнодушно махнул рукой.

— Это ему не нужно. Эгоист. Думает только о себе, дрожит за свою шкуру.

Я не стал спорить. У моего приятеля был опыт, наметанный глаз и еще, как говорят, нюх на людей. Мне тоже, по правде, не понравился этот Малинин. Даже не поинтересовался, что с детьми, где они.

Словно читая мои мысли, Евгений сказал:

— Жаль, что нашим законодательством не предусмотрено за такие поступки сурово наказывать мужчин. Я бы этого Малинина и сегодня поставил перед судом.

Однако, что бы там ни было, а этот Малинин, как и София Унгур, свидетельствовали в пользу Ирины Гай, и это меня успокаивало.

— Не торопись радоваться, — заметил Евгений, когда я ему сказал об этом. — Их показания еще могут быть опровергнуты другими неожиданными свидетелями. Впереди еще много работы.

В тот же день мы выехали обратно в Одессу.

Утром Евгений сказал мне:

— Вижу, ты со мной ничего не напишешь. Так что оставайся, пожалуй, дома и работай, а я поеду в город сам.

— Ни в коем случае! — запротестовал я. — Поедем вместе!

Еще вечером Евгений разработал такой план: найти хотя бы одну из тех девчат, что жили в общежитии с Софией Георгице, встретиться и поговорить с теткой Гай Анастасией Павловной Сормовой, к которой пришла с детьми и почти месяц прожила Ирина.

— Тогда быстро собирайся и пошли! — скомандовал Евгений, хотя я уже стоял одетый.

С теткой Гай было легко, Евгений знал ее адрес, а вот найти девчат из общежития представлялось сложнее. Их или давно уже не было в Одессе, или вышли замуж и поменяли фамилии.

— А зачем тебе, в конце концов, те девчата? — спросил я Евгения по дороге к трамваю. — Что они тебе могут подтвердить? Ведь София им соврала, что родила ребенка и он умер.

— Вот именно это пусть и подтвердят, — ответил Евгений. — И еще пускай подтвердят личность Малинина. Он же приходил к ним в общежитие, и они его должны знать. Каждое свидетельство людей заинтересованных надо подтвердить свидетельством людей посторонних.