Арне Даль - Мистериозо

Гуннар Нюберг ехал в своем служебном автомобиле по Лидингёнскому мосту и думал о том, что никогда еще не видел такого света. В нем ощущалась музыка судьбы.

«Наверно, сегодня время умирать», — подумал Нюберг и отмахнулся от этой мысли.

Он направлялся на виллу Якоба Лиднера, председателя правления компании «Ловиседаль», которая располагалась на южной оконечности Лидингён и на которой Арто Сёдерстедт коротал часы своего ночного дежурства, взирая на водную гладь из окна гостиной, не скрывавшей своего нежелания терпеть присутствие полицейского. Нюберг полностью разделял идею их с гостиной несовместимости.

У него не было срочных дел, и он решил на свой страх и риск составить ночью компанию Сёдерстедту, потому что ощущал острую необходимость просто побыть с кем-нибудь рядом. Одиночество неожиданно навалилось на него, почти физически придавливая, отбирая дыхание и гоня прочь, в страшную и нежную весеннюю ночь. Красота неба над Лидингёнским мостом снова вызвала у него приступ удушья.

За мостом Гуннар Нюберг свернул направо и поехал по Сёдра Кунгсвэген в сторону Мёлна. Увидев очертания похожей на дворец виллы Лиднера, он остановил машину, припарковавшись на приличном расстоянии от дороги. Совсем стемнело. Причудливо слипшиеся облака светились уже еле-еле и полностью растворились во мгле как раз за ту минуту, что он шагал от машины до виллы.

Он подошел к изгороди, обрамлявшей сад. Она тонула в зелени. Калитка была приоткрыта. Он толкнул ее и вошел.

Краем левого глаза он заметил слабое движение и задолго до того, как ощутил боль, услышал глухой хлопок, безошибочно поняв, что это пистолет с глушителем.

Он всем своим огромным телом упал плашмя на дорожку, выхватил табельный пистолет и услышал еще один выстрел — прямо над своей головой.

В глазах Гуннара Нюберга потемнело.

Он вскочил на ноги и как бешеный буйвол с диким ревом устремился, стреляя раз за разом, к тому месту, где пару секунд назад заметил шевеление.

Он услышал, как чуть поодаль, на дороге, заработал мотор автомобиля. Услышал, что автомобиль приближается. Расстреляв всю обойму, он отбросил пистолет и, продолжая реветь, ринулся на изгородь, проломил ее и выскочил на дорогу как раз тогда, когда машина проезжала мимо.

Гуннар Нюберг обработал машину, как профессиональный хоккеист.

Он обрушился всей массой своего гигантского тела на ее левый борт. Его развернуло и отбросило лицом на асфальт.

Боль пришла потом, когда он увидел, как машина врезается в фонарный столб в десятке метров впереди. Поле зрения начало резко сужаться.

Он видел, как Арто Сёдерстедт бежит с пистолетом в руке к автомобилю, вытаскивает из него водителя, волочит его через дорогу. Последнее, что он успел заметить, прежде чем все погрузилось в огненное море, это окровавленное лицо Александра Брюсова.

«Наверное, сегодня время умирать», — подумал Гуннар Нюберг, и мир вокруг него исчез.

Ему так нужна музыка! Это единственное, о чем он думает. Вот здесь чувствительные пальцы должны были бы начать свой осторожный неуверенный променад. Он сидит совершенно неподвижно на диване в гостиной, воображая, будто слушает музыку. Вот здесь должен был вступить саксофон. Убитый не танцует своего танца смерти, он лежит на полу с двумя пулями в голове. Это всего лишь кусок мертвой плоти — и ничего больше. Вот и еще один труп.

Он безрадостно вычеркивает очередное имя в своем мысленном списке.

Искусство переродилось в ремесло, миссия — в экзекуцию. Все, что осталось, это неумолимый и неотвратимый список.

«Мне так нужна музыка!» — думает он, берет со столика пистолет и исчезает через балкон.

В стене остаются две пули казахстанского производства.

Была ночь, и они сидели, устроившись кто как, в гостиничном номере Йельма в центре Вэксшё. У каждого в руке было фото Йорана Андерсона, три карточки, которые они взяли у Лены Лундберг. Черстин Хольм полулежала на кровати. Она держала в руках групповой снимок служащих банка Альготсмола, сделанный в 1992 году. Все четверо стояли у главного входа в банк и приветливо улыбались. Это была рекламная фотография. В первом ряду стояли Лисбет Хеед и молодая женщина, Мия Линдстрём, во втором ряду — Альберт Юзефсон и Йоран Андерсон. Йоран Андерсон — высокий, голубоглазый блондин — был одет в хороший костюм. Одна его рука лежала на плече Лисбет Хеед, он широко улыбался, показывая белые зубы. Успел уже их себе вставить. В Андерсоне не было ничего особенного. Один из сотен похожих друг на друга шведских банковских служащих.

— Он всегда очень внимательно относился к своей работе, — рассказывала Лена Лундберг на четком, тягучем смоландском диалекте, почти не отрывая взгляда от своей чашки с кофе. — Можно сказать, он был настоящий педант. Ни одного дня на больничном, кроме того несчастного случая. Истинная находка для банка.

На стене позади нее висела небольшая вышитая картина в рамочке с изящной надписью «Мой дом — моя крепость».

Лена Лундберг сложила руки на животе, который уже начал немного округляться.

— Можно ли сказать, что он жил ради своей работы? — спросила Черстин Хольм. — Что он воспринимал службу как часть своей жизни?

— Да, думаю, можно. Он жил ради банка. И ради меня, — осторожно добавила она. — Он жил бы и ради нашего ребенка.

— Он и сейчас все еще может жить ради него, — сказала Черстин Хольм, сама не смея поверить своим словам.

Хорхе Чавес сидел на краю кровати возле ее ног. В его руке была фотография очень сосредоточенного Йорана Андерсона. Он занес дротик, собираясь метнуть его. В крайне сосредоточенном взгляде — невероятная, ледяная целеустремленность. «3/12 1993», — было написано синими чернилами на обороте.

На стене между вышитыми картинами красовалась мишень для дартса и три дротика. Чавес подошел к мишени и выдернул один дротик. Он с восхищением разглядывал его причудливую форму с необычно длинным острием.

— Разве дротики для дартса выглядят вот так? — спросил он.

Лена Лундберг посмотрела на него своими печальными зелеными глазами. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла ответить.

— Он делал их на заказ в одной стокгольмской фирме. Кажется, она называется «Луки и стрелы». В Старом городе. Дротик должен быть длиной точно тридцать сантиметров, из которых половина — острие, а половина — оперение. Он много экспериментировал с центром тяжести, выбирая дротик, который подходит именно ему, и идеальной оказалась как раз такая форма острия. Хотя, конечно, она выглядит довольно странно.

— Он был членом какого-нибудь клуба? — спросил Чавес, взвешивая дротик в руке, чтобы определить, где у него центр тяжести.