Лесли Уайт - Проклятый город

Он добавил еще пару энергичных выражений и захлопнул за собой дверь кабинета.

Вышел из управления, зашагал по улице. Лоб его взмок от гнева.

Скоро гнев отступил, пришло осознание перемены. Он больше не коп. Он ушел из полиции, хлопнул дверью.

Итак, он больше не полицейский. Возможно ли это? Двадцать лет… Да нет, больше! В июне двадцать шесть… было бы… Почти десять лет руководил отделом особо опасных преступлений. Он остановился, повернул руки ладонями кверху, осмотрел их, перевел взгляд на ноги. Растерянно моргнул. Не полицейский… Да нет, это просто курам на смех…

Он ушел!

Почему вдруг сейчас? В конце концов, и раньше было то же самое…

Хотя… Нет, не то же. Конечно, были злоупотребления, брались и давались взятки — люди есть люди, жизнь есть жизнь. Но теперь то, что было исключениями, стало системой, мелкая розница переросла в крупный опт. Находятся такие, кто говорит, что это внутреннее дело, похлебка, бурлящая в закрытом котле, где вместе варятся бандиты и власти, вырывая друг у друга куски пожирнее; а обывателю можно ничего не знать и ни о чем не беспокоиться. И вот — то, что случилось сегодня! Раньше были убийства, случались разборки, но война не затрагивала женщин и детей. Кто-то может сказать: случайность. Нет, не случайность; этот гад прятался — прятался за ребенка. Собачка! С-сука… Даже преступники раньше были хоть тоже гады, но… честь какая-то была, что ли…

Что изменилось? Законы? Законники? Руководство? Кадры полиции? Гроган обвинил его в неподобающем поведении. За что? За то, что ударил по физиономии убийцу? Теперь говорят, что это незаконно! А за что он, Барнаби, двадцать шесть лет получал зарплату — за нарушения закона, что ли?

Измученный этими вопросами, Барнаби, тем не менее, шел, упрямо задрав подбородок. Темнело, уже зажигались уличные фонари. Он вдруг сообразил, что Сэм Дьюэйн живет неподалеку. При мысли о Сэме ему стало не по себе. Сэма ведь тоже задело… А у него жена… семья… Барнаби вытащил платок, вытер лицо. Надо зайти к Сэму.

Ведь сам-то что — заботиться не о ком, так и не нашел времени жениться. Вот именно, вот именно: не потому, что не хотел, а все как-то времени не оставалось. Хотелось настоящей любви, детей, но постоянно не до того было… Ведь жениться — оно не просто так. Еще ведь надо найти подходящую девушку… подходящую мать для будущих детей, в конце концов! Не хухры-мухры… Ну и откладывал на потом… И что же в результате? Не привык, чтобы за его спиной был кто-то слабый, кто от него зависит, требует заботы. А Сэм… Тут другое дело… Разве Сэма можно будет упрекнуть, если он иначе отнесется ко всему?..

На этом месте размышлений капитан — то есть экс-капитан — как раз добрался до маленькой двух-этажки, в которой жил напарник.

Дверь открыла немолодая женщина — поблекшая, с лицом в мелких морщинках и с заметной проседью, — но Барнаби отлично помнил золотоволосую Молли Дьюэйн в день свадьбы. Молли улыбнулась — вот улыбка у нее совсем не постарела — и кивнула на дверь, закрытую занавеской:

— Клайд, привет, заходи. Сэм в гостиной.

Сэм Дьюэйн сидел в расшатанной качалке: ноги в носках на подоконнике, подбородок опущен на грудь, в зубах трубка.

— Привет, шеф. Я тебя ждал, — сказал он, не оборачиваясь.

Барнаби, не дожидаясь приглашения, подтянул стул и оседлал его, достал из кармана трубку, выбил ее об ладонь. Без предисловий спросил:

— Был у Грогана?

Лысина Дьюэйна, видневшаяся над спинкой кресла, качнулась.

— Ну! В деревню, на травку, козочек пасти с хворостинкой, — это означало перевод на патрульную службу в пригороде. Дьюэйн сделал паузу, чтобы выпустить несколько колечек дыма, потом будничным тоном спросил: — Ты дверью хлопнул?

Барнаби набивал трубку табаком.

— Ага, хлопнул… — Он замолчал, прислушиваясь к шуму в прихожей. Шаги Молли, скрип двери, гулкий голос Галлагена.

Сэм оживился и крикнул:

— Входи, Денни!

Занавеска сдвинулась, в комнату вошли Галлаген и еще один детектив по имени Луис Форсайт. Стало тесно — гостиная не привыкла быть вместилищем стольких крупных мужчин.

Галлаген и Форсайт были копы того же типа, что Дьюэйн с Барнаби: профессионалы, лишенные иллюзий, ожесточившиеся на работе, но не покинувшие проигрывающую сторону — справедливость. Настоящие полицейские «старого типа», мощные, широкоплечие, с холодными трезвыми глазами. Особая посадка головы: что-то от севильского быка, что-то от английского бульдога. Рот со сжатыми в линию губами, лицо, привыкшее ничего не выражать — от постоянного созерцания трагедий. За годы службы они стали схожими внешне, схоже мыслили, схоже реагировали и действовали. Словно служебные псы одной и той же — великолепной, но вышедшей из моды и вымирающей — породы.

В маленьком пространстве комнаты разместились по возможности удобнее.

— Ты, Клайд, как говорят, провел Грогану хорошенький инструктаж, — начал беседу Галлаген.

Он вышел на пенсию в прошлом году. Форсайт же собирался в отставку через восемь месяцев.

— Угу, — кивнул Барнаби. — Не то чтобы я очень хотел учить его жизни… но просто не смог сдержаться. Как взглянул на его поросячью рожу… так и…

Галлаген вздохнул:

— На пенсии, стало быть, крест поставил. Считай, что взял и выкинул своими руками в отхожее место. Но ведь не только это… Вот ты ушел — а кто ж останется-то? Эти молодые только называются полицейскими, а на самом деле ничего не умеют и не понимают. Городом правят гангстеры. Городу нужна другая полиция, вот что я скажу! Полдюжины стариков вроде нас смогли бы навести порядок за пару дней… Ну, не то что прямо за пару, но где-то вроде того… Вот, помню, когда старый Майк Дьюэйн был шефом полиции…

Галлаген продолжал громко басить, но экс-капитан Барнаби его вдруг перестал слышать. В мозгу вертелась лишь эта фраза: «Полдюжины стариков вроде нас смогли бы навести порядок за пару дней». Он оглядел лица товарищей. Пара дней? Сорок восемь часов. А почему бы и нет?

Форсайт как раз открыл рот, собираясь тоже что-то сказать, но Барнаби поднял руку, требуя внимания. Форсайт закрыл рот.

— Деннис, как думаешь, смогли бы мы организовать человек этак несколько «старичков» на расчистку наших авгиевых конюшен?

Наступила тишина. Понятно, здесь не было импульсивных юношей. Все всё понимали.

Галлаген спросил почти виновато, догадываясь, что именно брошенная им фраза послужила всему толчком:

— Ты задумал перестрелять этих подонков, Клайд?

Барнаби подался вперед, заговорил резко:

— Нет! «Перестрелять» — неправильный подход к делу. Я имею в виду организованную силу, способную расследовать, судить, выносить приговоры и приводить их в исполнение! — По мере того, как он говорил, идея все четче оформлялась у него в голове. — Я имею в виду настоящую справедливость, а не теперешнее липовое правосудие. Каждый из нас знает проблему. Дело не в том, чтобы найти преступника, дело в том, чтобы его осудить. Мы знаем их, но ничего с ними не можем сделать. Галлаген, вот ты вдовец, ни от кого не зависишь. Как ты к этой идее относишься?