Эд Макбейн - Вдовы

Города, описанного на страницах этой книги, не существует.

Люди и учреждения — вымышлены. Но принципы работы полиции отражают наработанные в этой организации приемы сыска.

Карелла просто не верил своим глазам: так зверски ее искололи и исполосовали. Оружием служил нож для фруктов, оказавшийся у убийцы под рукой. Его взяли на стойке бара, где он лежал рядом со штопором для бутылок, полупустым шейкером с мартини и сосудом для льда. Лимон был почти цел: с него только срезали узенькую полоску кожуры.

Здесь пили мартини. Со вкусом. Очевидно, сначала стали резать лимон, а потом принялись за свою жертву. Убитая лежала возле кофейного столика, рядом — нож, потемневший от крови, которая, казалось, все еще хлестала из многочисленных ран. На дне бокала с недопитым мартини венчиком свернулась лимонная кожура.

— Натуральная блондинка, — задумчиво произнес Моноган.

На ней было кимоно из черного шелка с набивным рисунком — неправдоподобно большими маками, талию стягивал пояс. Разодранное кимоно обнажало стройные ноги и светловолосый треугольник между ними. Моноган пришел к абсолютно верному заключению.

Голубые глаза открыты. Горло разрезано от уха до уха. Лицо покрыто многократными, словно маниакальными, порезами. На вид лет девятнадцать, двадцать. Длинные светлые волосы. Широко раскрытые, полные ужаса глаза устремлены в потолок богатой двухэтажной квартиры. Под изрезанным кимоно с кровавыми маками — прекрасное юное тело.

Вокруг сновали люди в форме и штатском, бряцая пластиковыми полицейскими жетонами, прикрепленными к курткам и пиджакам. Моноган и Монро прибыли из северной бригады по расследованию убийств, детектив второго класса Карелла — из 87-го полицейского участка и оттуда же детектив третьего класса Артур Браун. Ничего себе междусобойчик душным влажным июльским вечером.

Моноган и Монро рассматривали труп с таким видом, будто размышляли о тайне мироздания: рваные и колотые раны, покрывавшие грудь и живот, словно взывали к вечности, куда ни взгляни — все залито кровью. Изуродованная белая плоть и яркая алая кровь. Это был как бы немой вопль…

Собравшиеся ждали приезда судмедэксперта. Ничего не попишешь: и эта погода, и столько машин и людей на улицах — попробуй добраться куда-нибудь… У Кареллы был виноватый вид, зато у Брауна — откровенно злобный. Впрочем, таким он выглядел даже в минуты неподдельного, почти припадочного веселья.

— Вот и я говорю, — подал голос Монро. — Девушки, подобные этой… Они-то всегда и влипают в историю. Такой уж это город.

Карелла на секунду задумался: что значит «такие девушки»?

— Уж я-то знаю, — с важностью продолжал Монро. — Вы только посмотрите на нее — красивая, молодая. Такие не представляют себе, что это за город.

— Этот город может что хочешь сотворить с девушкой, — поддакнул Моноган.

И он, и Монро, в одинаковых белых рубашках, с одинаковыми голубыми галстуками, руки в карманах синих форменок, стояли, шевеля высунутыми наружу большими пальцами, и рассматривали мертвую женщину с высоты своего униформного величия. Оба, словно сговорившись, называли убитую «девушкой». Девятнадцать, ну от силы — двадцать лет. Карелла снова задумался: интересно, кем считала себя она сама — девушкой или женщиной…

Во всех официальных бумагах будет фигурировать: «женского рода». Хромосомный фирменный знак. И феминисткам не к чему придраться, да и вообще пустой разговор — девушка, женщина… Стоит тебе умереть, и ты — «женского рода»: Точка.

В его взгляде все еще сквозила боль.

Темно-карие глаза, слегка раскосые, как у азиатов. Шатен. Высокий и худощавый. Из носа текло, этакий «летний» насморк. Он вынул носовой платок, высморкался и посмотрел на двери прихожей. Куда, к чертям, запропастился медэксперт? В помещении стоял устойчивый запах сырости, очевидно, где-то было открыто окно и это мешало работе кондиционера. Впрочем, какие уж там окна в дорогостоящих квартирах-студиях, где все тщательно скрыто от посторонних глаз. В суперсовременном небоскребе — кондоминиуме, где одна рента стоит ого-го каких денежек!.. Да еще расположенном в местечке, которое полицейские 87-го называют Золотым Берегом, с видом не только на реку Харб, но и на соседний штат… А спустись двумя кварталами к югу, и увидишь свои сокровенные убогие хоромы и постоялые дворы с драными матрацами… Но здесь, в апартаментах, занимающих целый этаж, лежала на полу молодая женщина в кимоно от Диора, растерзанная, истекающая кровью на толстенном персидском ковре; а на столике рядом — мартини в бокале с высокой ножкой. Серебро, расплавленное в стекле. Желтая, свернувшаяся венчиком лимонная кожура. На бокале — следы губной помады. А в шейкере еще столько выпивки, что и дюжины таких бокалов будет мало. Может, она собиралась устроить вечеринку? И впустила своего убийцу без всякой задней мысли? Или в квартиру можно-таки проникнуть через открытое окно?

— Они сказали, что завтра снова будет жарко, более жарко, чем сегодня, — со светской рассеянностью сообщил Моноган, отвернувшись наконец от убитой: попробуйте-ка, в самом деле, долго глядеть на что-то неподвижное.

— Кто «они»? — не замедлил спросить Монро.

— Эти парни из бюро погоды.

— Так и надо было сказать. Ну, ответь, Бога ради, почему люди то и дело говорят: «они»? «Они» — то, «они» — се. И это вместо того, чтобы честно сказать, кого именно они имели в виду.

— Что это с тобой нынче? — крайне удивленный, осведомился Моноган.

— А то, что мне не по душе те, кто только и твердит: «они» — одно, «они» — другое. Не нравятся мне такие люди.

— Но я-то тут при чем? — По лицу Моногана было видно, что он задет за живое и даже оскорблен. — Я твой напарник.

— В таком случае кончай талдычить: «они». «Они» — то, другое, третье.

— Ясное дело, прекращу, — сказал Моноган и направился в противоположный угол комнаты, где стояла еще одна черная кожаная софа. С минуту он злобно рассматривал ее, потом всей тяжестью плюхнулся на нее.

Браун глазам своим не верил: «Эм энд Эм» ссорятся?! Это они-то, неразлучные чуть ли не с рождения? Невозможно! И тем не менее факт: вон там, на софе, Моноган — надутый и злобный, а здесь Монро — на взводе. Браун счел за лучшее не встревать в это дело.

— Люди — они такие, — не унимался Монро. — У меня от этого шарики за ролики заходят. — Выдержав паузу, он обратился к Брауну: — Ну, скажи: а тебя это не сводит с ума?

— Да мне как-то все без разницы, я на это просто не обращаю внимания, — ответил Браун, твердо решивший соблюдать нейтралитет.

— А я знаю, в чем дело, — подал тут голос Моноган. — Это тебя жара бесит.

— Никакая не жара! — взорвался Монро. — Будь она проклята. А те, кто твердит — «она», «они»…