Эд Макбейн - Предрассветный час (сборник)

«The Empty Hours» 1960, перевод П. Рубцова

Сначала подумали, что она цветная.

Патрульный полицейский, приехавший по вызову, был потрясен, увидев мертвую женщину. Он впервые увидел труп. Девушка, как бы отдыхая, лежала в нелепой позе на ковре, и его рука слегка дрожала, когда он составлял рапорт. И в графе «Раса» он не задумываясь написал «негритянка».

Вызов принял дежурный из центрального полицейского участка. У него на столе лежал блокнот с отпечатанными бланками, он деловито записал информацию, так как это был обычный вызов, скатал бланк в трубочку и вложил в металлический контейнер, а потом переслал его пневмопочтой в радиорубку. Диспетчер прочитал бланк вызова, пожал плечами, потому что вызов был самый обычный, посмотрел на карту района и вызвал на место происшествия машину номер одиннадцать 87-го полицейского участка.

Девушка была убита.

Вероятно, она была хорошенькой, но сейчас страшно было на нее смотреть, смерть изуродовала ее тело. Она была босиком, в свитере и юбке. Юбка задралась, очевидно когда она падала на ковер. Голова оказалась неестественно вывернутой, короткие черные волосы слились с ковром, а с распухшего лица смотрели широко раскрытые карие глаза. У полицейского внезапно возникло желание одернуть юбку девушки. Он подумал, что ей бы этого хотелось. Смерть настигла ее в неподобающей позе и лишила чисто женских инстинктов. Эта девушка уже не сделает ничего из того, что имело для нее огромное значение при жизни. И смерть подчеркнула совершенно незначительную, но уникальную в своем роде деталь: эта девушка никогда уже не одернет юбку, не сделает этот обычный, но в чем-то прелестный женский жест.

Патрульный вздохнул и закончил писать рапорт. Образ мертвой девушки преследовал его всю дорогу, пока он шел к машине.

В 87-м полицейском участке было жарко. Работающие в ночную смену детективы заступили на дежурство в шесть часов вечера, и теперь они попадут домой не раньше восьми утра. Детективы считались, пожалуй, привилегированной частью полиции, но многие из них, в том числе и детектив Мейер Мейер, полагали, что жизнь полицейского в форме гораздо проще, чем жизнь детектива в штатском.

— Так оно и есть, — размышлял Мейер, в рубашке с короткими рукавами, сидя за своим столом. — У патрульного полицейского четкий график работы, и поэтому он может вести человеческую жизнь, иметь семью и возвращаться домой вовремя.

— Твоя семья — это наш участок, — сказал Стив Карелла. — Признайся.

— Точно, — ухмыльнулся Мейер. — Сплю и вижу, когда снова приду сюда. — Он погладил лысину. — Знаешь, что мне больше всего здесь нравится? Интерьер. Обстановка. Располагает к отдыху.

— А-а, значит, тебе не нравятся коллеги?

Карелла встал из-за стола и подмигнул Коттону Хейзу, стоявшему около стойки с картотекой. Прошел в другой конец комнаты к кувшину с холодной водой, который стоял прямо за перегородкой, отделяющей комнату от коридора. Он двигался с легкой небрежностью, но такое впечатление было обманчивым. Стив Карелла не производил впечатления физически крепкого человека и не принадлежал к числу громил с вздувающимися бицепсами. Но в его движениях чувствовалась какая-то скрытая сила, он знал невидимые возможности своего тела. Карелла подошел к кувшину с водой, наполнил бумажный стаканчик и повернулся к Мейеру.

— Нет, мне нравятся мои коллеги, — парировал Мейер. — На самом деле, Стив, если бы я мог выбирать среди полицейских всего мира, я выбрал бы вас, честных и скромных ребят. Правда-правда. — Мейер кивнул, подзадоривая сам себя. — Я бы всем вам выдал по медали. Господи, как же мне повезло с работой! С сегодняшнего дня я готов работать бесплатно. Эта работа так меня обогащает, что я могу отказаться от жалованья. Хочу поблагодарить вас, дорогие коллеги. Вы помогли мне разобраться, в чем истинная ценность жизни.

— Здорово говорит! — воскликнул Хейз.

— Послушайте, только он должен проводить допрос преступников — он там такую речь толкнет! Почему тебя до сих пор не повысили, а, Мейер?

— Стив, мне предлагали это, — с серьезным видом заявил Мейер. — Но я сказал, что очень нужен здесь, в 87-м, в этом райском уголке среди всех участков. Тогда мне предложили должность начальника полиции, а когда я отказался, хотели назначить комиссаром, но я остался верен своему родному участку.

— По-моему, медали достоин только он, — предложил Хейз, и в это время зазвонил телефон.

Мейер снял трубку:

— 87-й участок, детектив Мейер. Что? Одну минутку.

Он придвинул к себе блокнот и начал писать.

— Да, записал. Да. Да. Да. Хорошо. — Он повесил трубку.

Карелла подошел к его столу.

— Цветная девушка, — начал Мейер.

— Да?

— В меблированных комнатах на Южной Одиннадцатой.

— Да?

— Убита.

В ранние предрассветные часы есть особое своеобразие в жизни города, и в эти часы город не похож на себя.

Город — это женщина, и так будет всегда. Он просыпается, как женщина, осторожно пробует наступающий день на вкус робким зевком и с улыбкой потягивается. Ее губы бесцветны, волосы растрепаны, тело еще не остыло от сна. Когда солнце окрашивает небо на востоке и накрывает ее утренним теплом, она становится похожей на невинную девушку. Она одевается в убогих меблированных комнатах, в трущобах и в роскошных пентхаузах на Холл-авеню, она одевается в многочисленных квартирах в Айсоле, Риверхеде и Калмз-Пойнте, в частных домах на Бестауне и Маджесте, и выходит она совершенно другой женщиной — деловой, элегантной, привлекательной, но не сексуальной. Она абсолютно уверена в себе, причесана и накрашена, но у нее нет времени на всякие глупости — впереди у нее долгий рабочий день. В пять часов с ней происходит метаморфоза. Она не переодевается, эта женщина-город, она не меняет платье или костюм, на ней те же туфли на высоких каблуках или стоптанные мокасины, но что-то проглядывает сквозь ее непроницаемую оболочку — настроение, интонация, какое-то движение души. Теперь это другая женщина. Она сидит в барах, расслабляется в беседках или на террасах небоскребов. Это уже другая женщина, с ленивой зазывной улыбкой, с усталым лицом и непостижимой тайной в глазах; она поднимает бокал, тихо смеется — и вечер застывает в ожидании, а небо на горизонте окрашивается пурпурными красками заката.

Вечером она становится самкой.

Она сбрасывает с себя женственность и превращается в самку. Весь лоск пропадает, она становится легкомысленной и слегка распутной девчонкой; она сидит нога на ногу, помада стерлась от поцелуев, она отвечает на ласки мужских рук, становится желанной и податливой и в то же время совершенно необузданной. Ночь принадлежит женщине, а город — это и есть женщина.