Алексей Макеев - Ментовская крыша

Впрочем, один человек из МУРа чувствовал себя, кажется, вполне удовлетворительно – это был капитан Шнейдер. В ожидании вызова на допрос он о чем-то негромко беседовал с широкоплечим сосредоточенным парнем в модном сером костюме. Как догадался Гуров, это был тот самый Савицкий, что каждую свободную минуту уделял своей девушке. Именно с него Гуров и решил начать.

Когда Крячко с невозмутимым лицом предложил Савицкому пройти в кабинет, остальные оперативники недоумевающе переглянулись. Трегубов, который хорошо знал и Крячко и Гурова, тут же высказал претензию:

– Стас, может, со мной и с Володькой разберетесь сначала? Как говорится, раньше сядешь – быстрее выйдешь… У нас ведь работы невпроворот. А с пацаном нашим потом побеседуете. Куда он денется?

Крячко на это лишь невозмутимо заметил, что здесь ни пацанов, ни Стасов временно нет, а осуществляется серьезная оперативная процедура и все решает полковник Гуров, с которым спорить бесполезно.

– Или желаешь поспорить? – поинтересовался Крячко. – Я доложу Гурову, что тебя на дискуссии потянуло.

– Вы с Гуровым совсем тут бюрократами заделались! – проворчал Трегубов. – Уже забыли, откуда вышли. Большие начальники стали! Зазнались!

После смерти Вишневецкого он был в группе за старшего. Трегубов был невысок, но широк в кости, обладал развитой мускулатурой и от этого казался громадным. Краснолицый и энергичный до бесцеремонности, он редко соблюдал субординацию и никого не боялся. Ходили слухи, что к задержанным он частенько применяет нестандартные, мягко говоря, методы дознания, но за руку Трегубова на этом пока никто не поймал.

– Ты заметку в стенгазету напиши, – посоветовал ему Крячко. – Мы объективную критику уважаем.

У Трегубова это предложение не вызвало энтузиазма, но спорить он перестал, хотя выражение его багрового лица ясно показывало, что в своей правоте он уверен на сто процентов. Заметно волнующийся Савицкий, дождавшись конца дискуссии, поднялся и, ни на кого не глядя, вошел в кабинет.

Гуров предложил ему садиться и чувствовать себя как дома.

– Ваши коллеги несколько болезненно воспринимают обычное дознание, – сказал Гуров. – Возможно, вас тоже гложут неутоленные амбиции, Савицкий, но попробуйте на время от них отвлечься. Мы делаем общее дело, и вы должны мне помочь.

– Нет, амбиции меня не гложут, – смущенно пробормотал Савицкий. – Я знаю свое место.

– Впервые вижу человека, который знает свое место, – покрутил головой Крячко. – Вы к нам не с луны свалились, юноша?

Гуров неодобрительно покосился на Крячко, а Савицкий спокойно и серьезно ответил:

– Нет, я – москвич, после юридического в уголовный розыск пошел.

– Не разочаровались еще? – поинтересовался Гуров.

– Еще нет, – сдержанно ответил Савицкий.

– Похвально. Однако к делу. Нас сейчас интересует все, что касается гибели вашего шефа. Особенно события последнего дня его жизни. Расскажите нам подробно, что происходило пятого июля. Не возражаю, если выскажете свои соображения о причинах случившегося. Наверное, вы тоже задумывались, кто мог убить Вишневецкого?

– Да, я думал об этом, – ответил Савицкий. – Но, честно говоря, никакой версии у меня нет. Все произошло так неожиданно… То есть я хочу сказать, что для меня смерть Анатолия Викторовича была чем-то из ряда вон выходящим.

– То есть вы полагаете, что накануне ничто не предвещало такого трагического исхода? – спросил Гуров.

– Именно, – сказал Савицкий. – Правда, Анатолий Викторович выглядел, я бы сказал, особенно мрачным в тот день… Хотя я, конечно, могу и ошибаться, – торопливо добавил он. – Шеф вообще-то был человеком не слишком веселым. По-моему, я даже ни разу не видел, чтобы он улыбался. Но мне показалось, что пятого июля он был как-то особенно напряжен.

– Как вы думаете, почему?

– Со мной он по этому поводу не говорил. Пятого мы опрашивали свидетелей по делу о покушении на бизнесмена Свищева. В общем, практически весь день этим заняты были.

– И Вишневецкий весь день был в отделе?

– М-м, нет, пожалуй. В середине дня он уезжал.

– Куда?

– Не знаю. Мне он не докладывался. Наверное, Трегубов должен знать или Шнейдер.

– Надолго уезжал?

– Нет, вернулся примерно через час. Пожалуй, с этого момента он выглядел особенно озабоченным. Перекусил в столовой и часов в пять ушел. Сказал, что у него дела.

– Дела? Он именно так и сказал?

Савицкий посмотрел на Гурова с удивлением.

– А что же тут странного?

– Но он именно так и сказал? – не отставал Гуров. – Ничего больше?

– Ну, я не знаю, – смешался Савицкий. – Он при мне сказал Трегубову, что у него есть кое-какие дела и сегодня в отдел он больше не вернется.

– Вы обедали вместе с Вишневецким? – вмешался Крячко. – Я имею в виду вообще вашу группу?

– Нет, – покачал головой Савицкий. – Как раз когда мы обедали, он уезжал куда-то. Вернулся – поел один. Он вообще-то не любил обедать в компании, он постоянно думал о чем-то своем и не любил, чтобы ему мешали. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

– Вернемся к тому моменту, как Вишневецкий ушел, – предложил Гуров. – Значит, он сказал, что уходит по делам. А он никак не намекал, что эти дела… скажем так, личного, интимного характера?

Савицкий нахмурился.

– Я понял, о чем вы говорите, – сказал он. – Ребята тоже думают, что у Анатолия Викторовича была любовница и что он из-за нее пострадал. Наверное, у них есть для этого основания. Но я лично от Вишневецкого ничего о его личной жизни не слышал. Мне кажется, он был не из тех людей, которые хвастаются такими вещами.

– А ребята, значит, что-то все-таки знали? От них вы что-то слышали. Когда, от кого и что именно?

Савицкий помрачнел. Чувствовалось, что подобные вопросы ему не нравятся. Но перечить Гурову он не осмеливался.

– Да так, ничего определенного, – сказал он. – Говорили, что вроде ходил он в тот день к женщине, которая в том районе живет. Но так, в общих чертах. Вроде кому-то он намекал из наших… А может, просто догадывались.

– Что-то у тебя, опер, все как-то в общих чертах! – сердито заметил Гуров. – Вроде… Может… Не крути, а говори ясно, что слышал! Речь не о сплетнях идет, а о расследовании серьезного преступления.

– Да я ничего, – страдальчески пробормотал Савицкий. – Я и в самом деле ничего не знаю. До смерти Анатолия Викторовича я вообще не догадывался, что у него любовница имеется. Да и не похоже это на него было. Я здорово удивился, когда услышал. Когда нам сообщили, Трегубов Воробьеву при мне сказал в том смысле, что Викторович, наверное, у своей был, а у нее муж-дурак или что-то в этом роде – и не он ли все это учинил… Он вполголоса говорил, как будто не хотел, чтобы я слышал, поэтому я и не стал ничего переспрашивать.