Кнут Фалдбаккен - Ночной мороз

— Хорошо. Я попробую.

— Как можно скорее, пожалуйста.

— Завтра, идет?

— Отлично! — Валманн протянул руку и взял последний кусок пиццы.

В последние дни дела с готовкой обстояли неважно. В этом были виноваты оба, и он, и она, но он не придавал этому особого значения. Он ничего не имел против готовой еды, хотя и не старался это афишировать.

— Почти так, как в старые времена, — бодро произнес он.

— Ты имеешь в виду замороженную пиццу?

— Я имею в виду, что мы вместе работаем над одним делом.

— Ты все еще думаешь, что это одно и то же дело?

— Я в этом убежден, — пробормотал он с полным ртом. — На камертоне нашли пятно, которое, возможно, содержит достаточно материала для ДНК-теста.

— А у тебя есть ДНК-тест Клауса Хаммерсенга?

— Не все сразу, — ответил он. — Сначала займемся тем, что имеем, то есть трупом.

— Путь будет долгим, — тихо сказала она.

— Но мы доберемся.

Юнфинн, казалось, источал оптимизм и напористость. И источником этих чувств была вовсе не пицца. Анита же сама почувствовала, как снова замыкается в себе, как будто ее сознание сворачивается и образует панцирь, чтобы защитить одну-единственную истину, которая перевернет его фантастическую теорию, будто бы в лесу найден труп Клауса Хаммерсенга. Если она решится рассказать ему об этом, то ей придется признаться в том, что она использовала его имя в качестве приманки. А это ему, мягко говоря, вряд ли понравится. Так что она держала язык за зубами, изворачивалась и отодвигала решение проблемы, хотя знала, что настанет такой момент, когда ее тайна раскроется, и чем дольше она будет ждать, тем сильнее будет удар.

В тот вечер она шла домой и думала о том, что надо раскрыть ему свою тайну, ей даже очень захотелось это сделать. Она понимала, что своим скрытничаньем портит их отношения, ведь совсем недавно она обвиняла в том же его. А когда он наконец сделал плачевную попытку довериться ей (причем чисто по-мужски, что вызвало ее разочарование и раздражение, — напился и хныча приполз домой, чтобы уткнуться к мамочке в подол), она отнеслась к этому холодно и не пошла ему навстречу. Вместо того чтобы попытаться понять, что творится в душе у мужчины (к тому же ее мужа!), когда он так глубоко копался в своих чувствах, она (чисто по-женски!) прежде всего испугалась того, какие последствия этот эпизод мог иметь для их взаимоотношений, то есть для нее. Еще утром она хотела набраться храбрости и выложить карты на стол. Однако только что она стала свидетелем того, как находка этого камертона, этой конкретной вещицы, которая, по его мнению, могла связать труп мужчины в лесу и его бывшего товарища Клауса Хаммерсенга, впервые за несколько недель вновь расшевелила его. Он как будто испытал ужасное облегчение от мысли о том, что этот разложившийся скелет в лесу принадлежал его другу. Как будто бы факт, что он нашел доказательство того, что Клаус мертв, наконец-то позволит ему похоронить его — как в реальной жизни, так и в своей душе, а с ним — стыд и все дурные чувства. Она не могла оказать, что разделяет эти чувства, но ей казалось, что именно так должен реагировать мужчина. Во моя ком случае, она не желала погасить этот разгоревшийся в нем пыл, да еще вдобавок признаться в своем обмане. Сейчас ей хотелось вернуться к тем отношениям, которые были между ними, пока не испортились из-за этой страшной драмы на вилле Скугли. Поэтому она молчала, пока они вместе убирали со стола посуду, споласкивали и ставили в посудомоечную машину.

— И не забудь ту железяку, — сказал он, выходя на террасу, чтобы завершить обрезание декоративного кустарника.

Хотя они и припозднились с работой в саду, но все-таки начало было положено.

— Мне надо съездить в участок, — крикнула она ему вслед. — Я там забыла кое-что. Через двадцать минут вернусь.

Из-под колес ее «гольфа» выскочил гравий, когда она прибавила газу и выехала на дорогу.

Была еще только среда, но он все же открыл бутылку красного вина, когда они сели перед телевизором и начали смотреть какой-то средненький фильм по местному каналу. На этот раз речь шла о муже, который избивал жену и добивался признания ее душевнобольной. Чуть было не добился. Ибо справедливость всегда торжествовала в фильмах, которые показывали по местному каналу.

— Какая чушь, — вздохнул Валманн где-то на середине фильма.

— Займемся чем-нибудь другим? — спросила Анита.

— Что ты имеешь в виду?

— Я принесла ее.

— Что принесла?

— Ну эту металлическую штучку. Из лифта для инвалидной коляски. Я ведь за ней и ездила. Трульсена на месте не было, поэтому спросить его нельзя было. — Она криво усмехнулась. — А сотрудник технического отела не возражал. Вот она.

Она положила конверт на телевизионный столик. Валманн вытащил на стол маленький кусочек металла, а затем фотографии.

— Какой маленький, — сказал он, — зажав кусочек металла между большим и указательным мальцами.

— Даже самый маленький пустяк может… — сказала она и показала на фотографии этого кусочка металла в шестерне.

— Но он туда случайно попал или преднамеренно?

Валманн внимательно изучал металлическую штучку. Она была светлой и блестящей, почти как олово, толщиной не более обыкновенного гвоздя и сжата, очевидно, металл был не слишком твердый.

— Могу я взять ее на пару дней?

— На пару дней?

— Я знаю одного парня, который, наверное, сможет определить, что это было такое.

— В техническом отделе этого не смогли сделать.

— Мой знакомый — настоящий эксперт.

— Кто же это?

— Его имя тебе ничего не скажет.

— Ты водишь знакомство с темными личностями, Юнфинн? — Анита толкнула его в бок. Ей нравилось видеть его таким — он опять загорелся и рвался в бой. И она призналась себе в том, что будет уступать ему во всем, только чтобы сохранить этот настрой.

— Я и вправду знаю кое-кого в этом городе.

— Мне вообще-то следовало вернуть эту вещь завтра утром.

— Да никто ее и не хватится. Ведь Трульсен ничего не знает.

— Ну, я не знаю…

— Ну давай!

— Я поставила свою фамилию на квитанции, когда расписывалась за нее.

— Я сумею защитить тебя.

— От Моене?

— Она ко мне неравнодушна, разве ты не заметила? Она меня почти боготворит…

— Я тебе покажу боготворит… — Она повалила его на диван и принялась целовать, покусывая губы и мочки ушей. Она почувствовала, как сильно ей недоставало его, как не хватало его тела, запаха, близости, и это чувство было настолько сильным, что где-то среди радостного опьянения ее охватил страх. Страх перед силой привязанности к нему, которая поселилась в ней за такое короткое время, страх перед тем, насколько их тянуло друг к другу. И вот уже он над ней, со всем своим неистовством, со всей нетерпеливостью мужской силы и в то же время, присущей лишь ему сознательной необузданностью. Нет, подожди, еще немного, совсем чуть-чуть, пока она сама не стала еще более неистовой и не начала желать все большего и большего, и тогда она взяла его, приняла его и забыла обо всем на свете, обезумев от счастья, которое он давал ей.