Фридрих Незнанский - Контрольный выстрел

— Хельмут включил большой прожектор на рубке и повел лучом по воде.

Хельмут, старина, да там же человек! Вон, я вижу его! — закричал Фриц.

— А ну-ка киньте ему спасательный круг! — Хельмут наклонился над бортом и увидел в черной воде светлый покачивающийся шар, приглядевшись, он различил человеческую голову. — Все наверх! Человек за бортом! — команды следовали одна за другой.

А тем временем Фриц с товарищами длинным багром подтягивал к борту бело-красный спасательный круг, в который судорожно вцепился тонущий человек.

Через несколько минут его подняли из воды и проводили в теплую каюту. Утопленник очумелыми глазами разглядывал своих спасителей, с его костюма на пол лилась вода. Хельмут достал из своего шкафчика теплую фуфайку, старые, залатанные брюки и толстые шерстяные носки, протянул спасенному, жестом показывая, чтоб тот переоделся. Утопленник только кивал и, дрожа от холода, что-то пробовал промычать сквозь плотно сжатые челюсти.

Мокрую одежду Хельмут унес на камбуз и там повесил сушиться. А когда вернулся, увидел, что Фриц уже вручил спасенному кружку горячего чая, куда влил добрую порцию шнапса.

Настал момент полного прозрения. Горячий чай со спиртным привел Турецкого в чувство. И он наконец полностью осознал, что спасен. Что Богу он теперь просто обязан лично отлить самую грандиозную свечу. Из той переделки, в которой он был, живым не выходят. Значит, не зря приносил молитвы, и нет на нем таких грехов, за которые не бывает прощения.

Эти милые старики о чем-то спрашивали его, но что, а главное, как он мог ответить им? Он лишь прикладывал обе руки к сердцу с выражением самой искренней благодарности, но они не понимали по-русски. Тогда Саша попробовал сложить фразу по-английски, не понимая еще, куда подевалось его знание этого языка. С горем пополам все же удалось сказать, что он русский и очень им благодарен за спасение.

— Русиш, русиш, — загомонили старики, — я, я! Горбатшов, я!

«Какой еще Горбачев!» — чуть не подавился Саша, а потом вспомнил, что ведь точно, чуть ли не сам их канцлер назвал в свое время Горбачева лучшим из немцев.

Хельмут, зная английский, понял потуги Саши и успокаивающе положил ему ладонь на плечо, мол, не волнуйся, это возбуждение пройдет и ты сможешь все толком объяснить. А Турецкому казалось, что его прямо-таки распирает буйная энергия, ему хотелось говорить и говорить с этими замечательными стариками, жаль вот только, что руки как будто не слушаются и слова эти проклятые английские куда-то задевались…

Стакан горячего «морского» напитка возбудил и оживил его. Он стал лихорадочно вспоминать, что же с ним такое случилось в эти последние часы, которые он провел взаперти у бандитов.

Ну да, от бесконечно повторяющихся всплесков энергии, которые вызывались уколами кофеина, его организм стал, видимо, сдавать. Уколы действовали все более короткое время, а потом наступал спад. И в один из таких моментов, когда его жизнь, как понимал Саша, держалась на тончайшей ниточке, созданной лишь усилием воли, причем усилие это он мог сделать над собой в последний раз, мерзавцы влили в него целую бутылку водки. Ну уж теперь, мелькнуло в угасающем сознании, не спасет ничто: сейчас раздастся взрыв и — его тело разлетится во все стороны, превращаясь постепенно в пыль, в ничто. И никаких скорбей не испытывала душа Турецкого, а просто мечтала о близком уже покое и тишине… Но взрыва не произошло. А когда его заперли в багажнике и повезли, как он слышал от кого-то, топить в реке, получилось все наоборот. Не умерла душа, а воспрянула упрямо. И Саша почувствовал вдруг прилив непонятной энергии. Потом от плавного качания его стошнило, но даже это пошло на пользу, поскольку ни у кого не было желания проверять его пульс. А он из последних сил сдерживал желание вскочить и броситься от них. Но возвратившаяся к нему из небытия железная решимость, воспитанная годами следственной работы, заставила даже дышать перестать, когда эта елейная мразь наклонилась к нему. Полностью расслабившись, что стоило неимоверных усилий, он отдался в их руки и так же безвольно полетел в ледяную реку. Лошадиная доза алкоголя помогла и тут: какое-то время ему удалось продержаться под водой, а когда всплыл и увидел бьющий ему в глаза луч прожектора, решил, что фортуна снова обошла его стороной. Нет, в их руки он снова попадаться не желал и уже стал поворачивать в воде, чтобы плыть куда угодно, только подальше от этого смертельно слепящего луча. И тут рядом шлепнулся спасательный круг. И только вцепившись в него руками, Турецкий понял, что спасен…

Он морщился, стучал кулаком по своей ладони, пробовал разговаривать жестами, но его не понимали, а только по-приятельски посмеивались и жестами успокаивали, мол, не волнуйся, парень. Всякое в жизни случается.

Наконец Саша понял, что окончательно устал. Он показал жестами, что хотел бы где-нибудь прилечь. И старый Хельмут охотно проводил его в носовой кубрик, где уложил на свою койку и заботливо прикрыл толстым пуховым одеялом.

Потом старик сделал затяжку из трубки, выдохнул и посмотрел на спасенного. Тот крепко спал.

Хельмут вернулся в каюту, сообщив, что парень в порядке, и предложил сделать по глотку за его здоровье.

— Когда суббота кончается добрым делом, — сказал он наставительно, — значит, мы живем правильно.

Утром в аэропорту Франкфурта произошла случайная встреча, не имевшая, впрочем, опасных последствий для ее участников. Хотя, знай они заранее друг друга, очень даже неизвестно, чем могло бы кончиться это знакомство.

В маленьком кафе, за столиком сидел симпатичный пожилой человек, похожий на артиста Смоктуновского, и пил пиво. Большой лоб с залысинами, внимательные, немного печальные глаза, сеточка морщин на висках, уголки рта скорбно опущены. На нем был великолепный костюм-тройка цвета маренго с легким голубоватым отливом, голубая рубашка и темно-синий галстук-бабочка.

Молодой человек, ростом под сто девяносто, с широкими, немного покатыми плечами, который подошел к его столику, держа в руке новенький кейс, разукрашенный блестящими наклейками, был рыжеволосым и, как это чаще всего случается, голубоглазым.

«Действительно, какая причуда природы, — подумал пожилой человек, — почему-то у рыжих голубые глаза. А у блондинов — серые. А вот синеглазые брюнетки — так вообще чистый подарок…»

Молодой человек обратился к нему на хорошем немецком языке, попросив разрешения присесть за его столик. Пожилой благодушно кивнул. Тут же подошедшему официанту молодой человек заказал чашечку кофе. Эспрессо.

Плащ свой он повесил на спинку стула, а похожий на рождественскую игрушку кейс поставил между ног.