Фридрих Незнанский - Контрольный выстрел

В Бога Шура не верила, поскольку этому ее не научили, а точнее, приучили к безбожию с детства, с младых ногтей — пионерией, комсомолией, более чем тридцатилетним партийным стажем. Поэтому пойти в церковь помолиться, поставить свечку и спросить совета у батюшки она не могла в силу, ну… собственных этических соображений. Чего тут объяснять! Она ж не из «новых русских», заключивших сделку с Всевышним и потому демонстрирующих свои драгоценные «нательные» кресты поверх одежды, и не из президентской рати, у коей обязательное посещение церковных торжеств является немаловажной частью нового менталитета. Не к кому было обращаться Шуре, но сердце матери подсказывало беду, и она ничего не могла с собой поделать. И вот финал: хлопчики, родненькие вы мои, у кого ж еще спросить, скажите бабе-дуре, что делать?!

Нет, перед ними сидела сейчас не знаменитая Романова, стальная сыщица, которая однажды в одиночестве вышла на шоссе и остановила машину, в которой сидел матерый преступник. И не просто остановила, а выволокла из-за руля обалдевшего от такой наглости убийцу. Сейчас сидела перед родными ей мужиками, тоже имевшими свое ничуть не менее боевое прошлое, простая растерянная баба, все аргументы которой состояли из восклицательных знаков, а вывод диктовался сакраментальным: «Ой, и беда ж, хлопчики!» Но они понимали, что вовсе не абстрактные опасения занимали Романову, а вполне конкретный вопрос: куда девался Кирилл? Она звонила первому заму директора-академика, Валерию Яковлевичу, тот клялся и божился, что с Кириллом все в порядке, что он выполняет особо секретное задание руководства, что все это находится под контролем Президента, поскольку речь идет о делах поистине мирового масштаба, и, соответственно, «крыша» у Кирилла такая, которой могли бы позавидовать все Штирлицы, вместе взятые. Шутка. Тем не менее это были уверения крупного разведруководителя. К тому же Валерия Яковлевича, по слухам опять же, прочили на место академика, которому была уготована уже ведущая роль в президентской команде. То есть обман или подлог здесь исключались. Но… сердце матери! Ну что ты с ним поделаешь?! Болит, зараза! Хлопчики, а? Ну шо делать бабе?..

В подобных случаях вообще-то рекомендуется задать вопрос полегче.

Грязнов, внимательно слушавший эмоциональные речи Шурочки, резонно заметил, что Валере Трубачеву, он имел в виду первого заместителя директора СВР, верить можно. Мужик информированный и в детские игры не играющий. Тем не менее было бы не плохо, уже с Костиной стороны, выйти на самого директора. Тот человек ученый, грамотный царедворец, вообще — профессионал. Если Костя с ним найдет контакт, осечки не будет.

Меркулов между тем помалкивал, покачивая сильно поседевшей за последний год головой, и нельзя было понять, разделяет он точку зрения Славы или нет. Точка же зрения Турецкого была в следующем: никто никому ничего путного не скажет. Не те времена настали. Тайны сегодня стоят очень больших денег. Значит, вывод мог бы быть таким: найти возможность разыскать ту женщину, что звонила Шуре, поскольку именно в звонке и может таиться разгадка всего, в чем тут так долго и безуспешно пытаются разобраться. Иными словами: «Костя, отпусти ты меня наконец в Германию! А я попутно и эту женщину найду, и спрошу, что ей от нас надо!» Ведь международка наверняка зафиксировала номер телефона, откуда звонили. Правда, в Европах жизнь другая, там можно из любого уличного телефона-автомата позвонить на минуточку в Австралию и поинтересоваться, как чувствуют себя жарким весенним октябрьским вечером аборигены-кенгуру. Так о чем же спорить? Вот оно — решение.

Костя, естественно, тут же высказался в том смысле, что все о деле, а вшивый — о бане. На что Турецкий возразил, что баня — тоже важное дело, иначе нация погибнет от педикулеза, к чему, собственно, дело и идет. Эстетичный диалог начал набирать силу, однако охлаждение пришло опять-таки со стороны милейшей Шуры. Она попросила не ссориться, а действительно попробовать найти какие-нибудь выходы на Германию с целью обнаружения… Чего? Телефона звонившей дамы? А если действительно из автомата?

Мудрый змий Грязнов сказал, что все это ерунда, не надо усложнять и без того запутанное нами дело, а нужно просто позвонить сейчас Олегу, Шуриному младшенькому, и попросить его все спокойно разузнать по своим закрытым каналам про собственного брата.

Господи, ну надо же быть до такой степени зацикленными на дурацкой таинственности, чтобы не пойти самым простым путем! Но неожиданно категорически возразила Шура.

Ее аргументы были абсурдны и, более того, чужды Саше с нравственной точки зрения. Братья, видите ли, не ладят между собой. Ну и что из этого следует? А то, что в последние месяцы перед заграничным вояжем Кирилла тот категорически просил мать не иметь по поводу его дел никаких контактов с Олегом. Они, мол, при необходимости сами разберутся. Примерно ту же позицию занял и Олежка… Алька. Он довольно резко заявил однажды матери, что Киркина работа его не колышет и она имеет полное моральное право по этому поводу обращаться куда угодно, только не к нему, младшему брату «гениального» разведчика. И все. Категорически. Но вообще-то сказанное напоминало дешевый фарс.

Не желая продолжать бесцельные говорения, Турецкий решил для себя сегодня же, благо время к тому подходило, после второй или третьей рюмки серьезно и без всяких уверток поговорить на эту тему с Олегом. И раз и навсегда, хотя бы для себя лично, снять дурацкий вопрос с повестки дня. Это было тем более странно, что он сам же в прошлую пятницу видел в кабинете Олега фотографию, на которой были запечатлены для потомства Саша с Киркой на фоне… нет, там был главным трехкилограммовый гриб, а уж они — действительно на его фоне. И Кирка там у него сидел на мотоцикле, и еще навеки запечатлен решающий момент футбольного матча в Тарасовке, который, если не изменяла память, сама же Шурочка и щелкнула. И после этого она рассказывает о каких-то разногласиях? Я вас па-апрашу! Так говорил всегда Толя Равич, друг Сашиного детства, когда тому лепили горбатого и он уставал от брехни. Вот прямо так и останавливал: па-апрашу. И липа, как говорится, шла на лыко. Светлые тапочки плести.

Взять и сказать все это сейчас Шурочке, понимал Турецкий, было бы совершенно напрасным делом. Ибо зацикленность — тоже одно из характерных, хотя и не самых приятных качеств, точнее, результатов социалистического воспитания. А еще точнее — образ мышления, с ударением на букве «ы».

В принципе Саше все уже было ясно, и он мог бы, не вступая в дальнейшие дискуссии, отваливать по своим делам. Пока же он предавался своим ясным и возвышенным мыслям, что-то в компании произошло, во что Саша не сразу врубился. Шурочка, оказывается, стала приводить примеры разногласий между братьями, иными словами, ударилась в воспоминания своей грешной молодости. Господи, ну все они давно знали, что был момент в биографии героини, когда она поддалась своему девичьему, студенческому чувству и, грубо говоря, дала засранцу Матюше, который, воспользовавшись случаем, сделал свое хамское, хотя, вероятно, и очень приятное — по молодости — дело, чтоб через какое-то время отвалить за рубеж. Ладно, родился Кирка. Шурочке одного сына оказалось мало, и она вышла замуж за будущего генерал-лейтенанта КГБ, а тогда просто Толю Марчука. Тот уже не случаем пользовался, а торжественно исполнял свои супружеские обязанности, отчего скоро на свет Божий явился Олег. Сегодня Шурочка, не прожившая с будущим генералом и трех, кажется, лет, может быть полностью удовлетворена: она сама стала генералом, и погоны когдатошнего мужа ей до лампочки. Все это было известно давно и в разных подробностях, которые проскальзывали как в байках самой хозяйки положения, так и в воспоминаниях Константина Дмитриевича, вполне возможно когда-то подбивавшего клинья под это грандиозное строение природы, именуемое Александрой Ивановной. Но к чему все это?!