Донна Леон - Выстрел в лицо

Вернувшись к себе за стол, он изучил расписание дежурств. Оказывается, Альвизе назначили сидеть в участке дежурным всю следующую неделю. Брунетти это не устраивало, так что он быстренько записал его в патруль к Риверре.

Наконец пришло время выходить. Брунетти решил пойти пешком, о чем пожалел, как только свернул на улочку Сан-Лоренцо. Температура резко упала, и он расстроился, что не захватил из шкафа шарф. На площади Санта-Мария-Формоза ветер немного утих, но при виде обледеневших луж возле фонтана Брунетти стало еще холоднее.

Обойдя церковь, он срезал дорогу и оказался у площади Сан-Лио. Через подземный переход Брунетти вышел на площадь, где его встретил жгучий ветер в компании с графом Фальером, заботливо укутанным в шерстяной розовый шарф, какой мало кто из его ровесников осмелился бы надеть.

Мужчины расцеловались — за долгие годы общения это вошло у них в привычку, — граф взял Брунетти под руку и повел прочь от статуи Гольдони, вниз к мосту дель-Ово.

— Что это за картина, которую вы хотите посмотреть? — спросил Брунетти.

Граф кивнул проходящему мимо мужчине и на секунду остановился, чтобы пожать руку пожилой даме, показавшейся Брунетти странно знакомой.

— Ничего особенного, — ответил граф, — но в лице есть что-то крайне привлекательное.

— Где вы ее увидели?

— У Франко. Там и поговорим спокойно, — сказал граф и раскланялся с парой каких-то старичков.

Они подошли к кампо Сан-Лука, прошли мимо бара, открытого на месте ресторана «Роза-Сальва», пересекли пару мостов и начали спуск к зданию, когда-то бывшему театром «Ла Фениче». Перед ним они повернули налево, минуя ресторан «Антико Мартини» — оба немного пожалели, что сейчас неподходящее время для ужина, — и затем вошли внутрь галереи у самого основания моста. Франко, которого оба хорошо знали, помахал им, приглашая рассмотреть картины, и вновь погрузился в чтение.

Тесть подвел Брунетти к портрету, на котором был изображен, как Брунетти предположил, венецианец, живший веке в шестнадцатом. С небольшой картины размером примерно пятьдесят на шестьдесят сантиметров на них смотрел молодой бородач. Правую руку он довольно театрально прижимал к сердцу, левая ладонь покоилась на раскрытой книге. Он взирал на ценителей искусства спокойными умными глазами. За правым плечом юноши виднелось окно, за которым возвышались горы. Увидев их, Брунетти подумал, что художник, наверное, родом из Конельяно или, в крайнем случае, из Витторио-Венето. Миловидное лицо молодого человека выделялось на фоне темной занавеси, с которой резко контрастировал белоснежный воротничок его сорочки. Поверх нее алел ярко-красный плащ. Довершал наряд черный камзол с двумя белыми пышными кружевными манжетами, выписанными с тем же мастерством, что и руки и лицо юноши.

— Ну как, нравится? — спросил граф.

— Очень, — признался Брунетти. — Про эту картину что-нибудь известно?

Прежде чем ответить, граф подошел поближе к полотну и обратил внимание Брунетти на герб рядом с правым плечом бородача. Показав на него пальцем, граф спросил:

— Как думаешь, могли этот герб дорисовать позднее?

Брунетти отступил на шаг, чтобы взглянуть на картину под другим углом зрения. Прикрыв рукой изображение герба, он увидел, что пропорции сразу же изменились в лучшую сторону.

— Думаю, да, — вынес вердикт он, посмотрев на портрет еще несколько минут. — Определенно. Но не думаю, что я бы это заметил, если бы не вы.

Граф что-то согласно промычал.

— У вас есть идеи, почему это произошло? — поинтересовался Брунетти.

— Я не уверен, — ответил граф. — Да и как тут можно быть в чем-то уверенным? Скорее всего, юноша получил титул уже после того, как с него написали портрет. Видимо, отнес картину обратно к художнику и попросил пририсовать герб.

— Примерно как датировка чеков и договоров задним числом, а? — предположил Брунетти. Забавно, подумал он, что страсть людей к мошенничеству за прошедшие века ничуть не ослабла. — В преступном мире моды не меняются, надо полагать.

— Ты пытаешься перевести разговор на Катальдо? — спросил граф и быстро добавил: — Учти, Гвидо, я серьезно спрашиваю.

— Нет, — спокойно ответил Брунетти. — Мне ничего не удалось о нем выведать, кроме того, что он богат. Никаких намеков на преступную деятельность я не обнаружил. — Брунетти посмотрел на своего тестя: — А вы знаете что-то, чего не знаю я?

Граф отошел в сторону, чтобы полюбоваться еще одной картиной — портретом в полный рост, запечатлевшим толстощекую даму, увешанную драгоценностями и наряженную в парчу.

— Если бы только она не была такой вульгарной, — пробормотал он, мельком взглянув на Брунетти. — Работа восхитительная. Я бы ее купил. Но я не смогу жить с ней в одном доме. — Протянув руку, граф буквально подтащил Брунетти к себе, заставив встать перед портретом. — А ты смог бы?

Брунетти знал, что в разное время красивыми считались разные черты лица и разные фигуры. Наверное, когда писался портрет, тучность дамы представлялась ее мужу или любовнику вполне привлекательной. Но весь ее облик, прямо-таки вопиющий о свинячьем обжорстве, был оскорбителен в любую эпоху. Кожа женщины лоснилась салом, а вовсе не здоровьем; зубы, казалось бы, такие белые и ровные, неуловимо напоминали пасть хищника; в складках жира, свисающего с запястий, угадывались залежи грязи. Платье, распираемое изнутри огромной грудью, не столько прикрывало, сколько из последних сил сдерживало телеса, так и норовящие вывалиться наружу.

Но, как и заметил граф, портрет был написан настоящим мастером: яркие мазки кисти ухватили блеск глаз, золотистое сияние волос, даже мягкую роскошь красной парчи, открывавшей слишком много обнаженной плоти.

— Поразительно современная картина, — сказал граф и увлек Брунетти к двум стоящим рядом бархатным креслам, которые, судя по виду, изготовили для высшего духовенства.

— Не понимаю, — покачал головой Брунетти, усаживаясь в оказавшееся удивительно удобным гигантское кресло. — Современности я в ней совсем не вижу.

— Эта дама олицетворяет собой мир потребления, — объяснил граф, кивнув в сторону портрета. — Ты только посмотри на нее. И представь, сколько всего она за свою жизнь съела, чтобы нарастить такую массу, не говоря уж о том, сколько ела, чтобы обеспечивать эту массу энергией. Взгляни на цвет ее щек — она явно была не дура выпить. Опять-таки, можно только догадываться, сколько она пила. А эта парча? Сколько шелковичных червей погибло, чтобы ей сшили платье и накидку? Сколько их пошло на шелк для ее кресла? И эти драгоценности! Как думаешь, сколько мужчин умерло в шахтах, добывая золото для ее цацек, сколько погибло ради рубина в ее кольце? А это блюдо с фруктами на столе? Кто вырастил эти персики? Кто изготовил стакан, что стоит рядом с блюдом?