Фридрих Незнанский - Оборотень

Скунс был прав. На него. На кого же еще думать? Избил малолетних подонков на Крымском мосту, а среди них Аристова этого, чтоб ему… Теперь уже не важно, он — не он, папаша за сыночка отомстит. Повесят все на Снегирева. И точка.

В кабинете было душно. Лениво вращал лопастями вентилятор, гонявший туда-сюда спертый воздух.

Наконец все собрались, и началось экстренное совещание. При этом все его участники, и Турецкий, и Меркулов, и Романова, и Олег Золотарев, знали, что собрались просто так, для галочки. Потому что по правде надо не сотрясать воздух речами, а действовать, опрашивать, осматривать, думать, наконец.

Как и следовало ожидать, явился собственной персоной Виктор Николаевич Аристов, который вне себя от ярости требовал принести ему голову Скунса. Лучше всего отрезанную и на блюде. Только что слюной не брызгал.

Турецкий, заранее пристроившись у стены, старался не вслушиваться в слова разгневанного папаши.

Александр Борисович думал о том, что сообщила ему Романова. Убит Максим Сомов. Эта новость потрясла его. Но вовсе не потому, что рекламный мальчик был ему симпатичен, напротив, Турецкий редко испытывал к людям такую антипатию. Максима ему не было жаль ни капли.

И все же трудно с легкостью переварить сообщение о гибели человека, с которым ты разговаривал только вчера.

Турецкий был уверен, что это убийство самым прямым образом связано с убийством Ветлугиной. Почему Турецкий так думал, он, наверное, и сам не смог бы толком объяснить, но интуиция следователя со стажем подсказывала, что эти преступления связаны, а если так, то второе непременно прольет свет на первое.

Еще до начала совещания он вкратце выяснил у Романовой подробности. Александр Борисович втайне надеялся, что почерк убийства будет сходным с убийством Алены. Но нет. Оказалось, что Максима просто-напросто шлепнули из пистолета ТТ, когда он поздно вечером возвращался домой. Однако было одно важное обстоятельство — накануне убийства, а возможно, в то же самое время, когда некто поджидал Максима у входа в собственный подъезд, неизвестные проникли к нему в квартиру и одновременно в офис «Пики». Последнее было и вовсе неправдоподобно, поскольку рекламное агентство находилось в высотном здании на Юго-Западе, где день и ночь сидела охрана и проникнуть куда было не так-то просто.

И в квартире, и в офисе все было перевернуто, и в то же время, как следовало из показаний тех, кто знал Максима, бывал у него дома и в офисе, все ценности остались на месте — преступники оставили и деньги, и аппаратуру, и антиквариат. Ясно было одно — у Максима что-то искали. И это что-то было самым прямым образом связано с его убийством. В этом не было никаких сомнений.

Но что именно они искали? Нашли или нет? — на эти вопросы Турецкий не знал ответов.

Но если узнает — это будет одновременно ответом на вопрос КТО? Кто убил Максима Сомова, а возможно, и Алену Ветлугину? То есть кто заказал оба убийства. В том, что неизвестный преступник действовал не своими руками, сомнений не было никаких.

Но чьими? Что же, и в убийстве Максима надо подозревать Скунса? Ну уж здесь извините. Будь Скунс хоть самым суперкиллером, он не мог одновременно находиться в двух разных местах. И если это он покалечил молодого Аристова, то уж кто-то другой ждал Максима в кустах с пистолетом ТТ. И наоборот, если он убил Сомова, То к «нанесению особо тяжких» сынку депутата Государственной Думы он, извините, не имеет отношения.

После совещания Турецкий подошел к Романовой.

— Может, мне своими глазами осмотреть и квартиру, и офис «Пики»? Пока еще не поздно.

Романова отнеслась к идее Турецкого скептически.

— Нет там ничего, Сашок, — она покачала головой. Наши ребята осмотрели каждый сантиметр. — Ничего. Зря только время потеряешь.

— А девушку эту опрашивали? — спросил Турецкий, вспомнив девчушку с наколкой на шее, секретаршу Сомова.

— Ну за кого ты нас принимаешь? — рассердилась Романова. — Ничего не знает, не видела. Вообще не понимает, как они могли туда проникнуть.

И все же Турецкий хотел все выяснить сам.

Вышедшую на порог девушку Турецкий узнал сразу же — все та же коротенькая стрижка, которая успела отрасти лишь чуть, та же детская фигурка. Но, узнав ее, он не мог не отметить, что она очень изменилась — на хорошеньком детском лице, которое когда-то поразило Турецкого выражением беспечности и чуть ли не бездумности, застыло скорбное выражение. И движения стали другими — такую девушку, которая сейчас открыла ему дверь, Александр Борисович никогда бы не окрестил про себя «мультяшкой». Просто худенькая девчушка, но вполне настоящая.

— Проходите, — пригласила она следователя.

Когда Катюша повернулась, Турецкий с удивлением увидел, что татуировки на шее больше нет.

«Кончилась игра, начинается жизнь», — с грустью подумал он.

Катюша провела Турецкого в комнату и побежала на кухню варить кофе. Александр Борисович огляделся — было видно, что девушка приложила все усилия, чтобы превратить крошечную однокомнатную квартирку в панельном доме в некое подобие модного, со вкусом обставленного жилища.

На стенах висели акварели, окно наискось закрывала одна занавеска из белой ткани с черно-синим рисунком. «Батик», — вспомнил Турецкий нужное слово. Мебели в комнате почти не было, и в первый момент Александр Борисович не мог понять, где же Катюша спит. Она хоть и была близка к бесплотности, все же вряд ли могла висеть посреди комнаты прямо в воздухе. Наконец, он понял, что деревянная панель у стены представляла собой в действительности широкую плоскую лежанку, которая ночью опускалась вниз, а на день поднималась к стене, освобождая пространство.

— Это вы придумали такое остроумное устройство? — спросил Турецкий, когда Катюша принесла кофе и печенье в керамической вазочке неправильной формы.

— Да, — девушка слегка улыбнулась, но улыбка сразу же погасла. — Я все-таки дизайнер. Окончила училище девятьсот пятого года. — И, поймав недоуменный взгляд Турецкого, пояснила: — Училище прикладного искусства. — Она замолчала, а потом прибавила тихо: — А квартиру мне Максим купил.

«Наверно, почти в каждом есть что-то хорошее, и после смерти найдется человек, который помянет тебя добрым словом», — подумал Турецкий.

— Вы вчера приходили к нам в «Пику», — продолжала Катюша, ставя перед Турецким чашку кофе. — Я очень хорошо вас еще с первого раза запомнила. Максим тогда так испугался. Я-то его хорошо знаю, мне это заметно.

— Ему нечего было бояться, — пожал плечами Турецкий. — Преступления, которое попадало бы под Уголовный кодекс, он не совершал, а то, что я назвал подлеца подлецом, ну уж тут не взыщите.