Фридрих Незнанский - Оборотень

У девушки задергался подбородок.

— Ну не надо так про него, — сказала она. — Не такой уж он был и плохой, как все почему-то считают. Просто слабый, и все. И он так хотел встать на ноги. Ведь вы ничего же о нем не знаете. Он из такой семьи, отец рабочий, спился совсем, мать в регистратуре в поликлинике. У них дома, да вы просто не представляете себе, ничего нет, линолеум протерся, на кухне самодельный стол крашеный, закрытый клеенкой, с которой рисунок стерся двадцать лет назад. Так бы и сейчас жили, если бы не он. Он же из таких низов выбивался…

— А вы?

— А что я? — Катюша пожала плечами. — У моих родителей целый дом в Истре. Знаете, как у нас там красиво! Может, они и не богатые, но я себя бедной никогда не считала. А Максим считал, всегда этим тяготился. Плохо-то не когда ты бедный, а когда думаешь, что ты беднее других.

Турецкий с восхищением посмотрел на девушку.

— Какая вы умная, Катя, — сказал он неожиданно для себя самого.

— Ну, была бы глупая, наши рекламы так не котировались бы, — с достоинством ответила Катюша. — Сюжеты-то я в основном придумывала.

— Ну раз вы такая, — сказал Турецкий, — может быть, у вас есть соображения, кому могло понадобиться убрать Максима? Что эти люди искали у него дома и в офисе?

— Все началось с убийства Ветлугиной, — сказала Катюша. — Знаете, у меня ее кошечка живет. Это случайно получилось. На кухне сидит, теперь мужчин боится. Натерпелась, видно. Ну да я не о том. — Она задумалась. — Нет, все раньше началось, с этой приватизации канала. Максим все сам не свой ходил. Очень боялся мимо пролететь, вот и старался — чтобы и нашим, и вашим. Звонил Ветлугиной, Асиновскому, потом этому противному Придороге из Госкомимущества. И с каждым встречался, в друзья набивался. Он умел людям понравиться, если надо. А как он Придорогу обхаживал! Знаете такого? Должен был наблюдать за приватизацией канала. Настоящий слизняк!

— Но ведь он должен был только наблюдать? — не понял Турецкий. — На телевидении все считали, что он только так, для мебели, приставлен.

— Ну и очень зря они так считали. Придорога — большая сила. Я-то, — Катюша развела руками, — в это не очень вдавалась, но судя по тому, как Максим перед ним лебезил, стелился ковриком, от Придороги очень даже многое зависело. — Она задумалась. — А может быть, он нарочно себя так вел, чтобы в «Останкине» считали, что он ничего не значит. Асиновский был на виду, а Придорога в тени. Так гораздо легче все обстряпать. — Катя вздохнула. — Видите, в какой змеюшник Максим угодил. Думал хороший кусок отхватить… А вот видите, как вышло…

— Значит, Максим поддерживал отношения и с Придорогой…

— Еще как! — Катя поморщилась. — Дела делами, но как Максим с ним разговаривал, просто тошно было слушать. Я-то, сами понимаете, в соседней комнате, мне почти все слышно. Но Максим мне доверял. И я его не подводила.

Катюша снова умолкла.

— Значит, разговаривал?

— Таким голосом, прямо медовым. Можно подумать было, что они старинные друзья, в детский сад вместе ходили и рядом на горшках сидели. Этого я уж вообще не могла понять, — девушка махнула рукой. — Что у них может быть общего?

— Дела, — развел руками Александр Борисович.

— Дела, — вздохнула Катюша. — Но неужели уж надо его называть «дорогушей», «Аркашкой», «Аркашечкой», ходить с ним по ресторанам да напиваться вместе?

— А Максим с ними напивался?

— С этим Придорогой? Еще как! Это вообще был какой-то ужас. Я думаю, он рассчитывал через него получить контрольный пакет акций и обойти не только Ветлугину, это было просто, но и самого Асиновского. Я в этом не очень-то разбираюсь. Но Максим мне как-то сказал: «Ну, Катюха, еще немного, и ТВ — у нас в кармане!»

— Вот так вот! — изумился Турецкий.

— Ну да. Я так думаю, что они с Придорогой задумали стать хозяевами на канале «3x3». И это могло получиться. Но потом все вдруг изменилось.

— Когда это произошло? — спросил Турецкий. Катя задумалась.

— Недавно. Может быть, неделю назад, может, и того меньше.

— Но уже после убийства Ветлугиной.

— После.

— И что же произошло?

— Они перестали встречаться. Вернее, почти перестали. До этого перезванивались каждый день, разговаривали чуть не по часу. Если бы я не знала Максима, я бы даже заподозрила, что у них что-то вроде романа.

— Даже так? — удивился Турецкий.

— Ну, а о чем же я говорила! — воскликнула Катя. — Когда один мужчина говорит другому «Аркаша, солнышко мое», поневоле такие мысли полезут в голову. Я даже думала, неужели из-за этих чертовых акций он способен торговать собой, давайте уж называть все своими именами. Очень за него переживала. И вот вдруг все кончилось. Уже никакого «Аркашечки», только совершенно официальное «Аркадий Петрович». И больше никаких бесед по телефону. Я уж подумала, слава Богу, отстал от Придороги, взялся за ум, а тут такое…

— Скажите, — спросил Турецкий, — в последние дни или, может быть, даже чуть раньше вам не казалось, что Максим чего-то боится? Вы же вот утверждаете, что он меня испугался. Вы ничего такого не замечали? Может быть, он чего-то опасался?

— Знаете, — помолчав, сказала Катюша, которая так и не притронулась к своей кофейной чашке, — я бы не сказала, что он боялся или опасался. Пожалуй, нет. Но он что-то такое затеял, о чем мне не говорил. Вот в этом я уверена. Несколько раз, ну, может быть, раза три, были случаи, что он меня куда-нибудь посылал по пустякам, а сам куда-то звонил, значит, не хотел, чтобы я слушала. Что-то такое было. И настроение у него иногда бывало такое… даже не знаю, как получше сказать. — Катюша развела руками. — Сидим мы, например, спокойно пьем кофе с клиентом, а Максим вдруг начинает улыбаться не поймешь чему. Вы думаете, раз улыбается, значит, у него все хорошо. Нет! У него улыбка какая-то страшная была.

— Понятно, — сказал Турецкий, которому на самом деле ничего не было понятно.

— И еще, — Катюша даже понизила голос, хотя кроме них в квартире никого не было, если не считать притаившейся на кухне Мурашки, — за пару дней до… до того, как его не стало, Максим вдруг попросил меня унести домой… — она запнулась.

— Унести домой что? — Турецкий напрягся, сердце бешено заколотилось. Так, наверно, чувствует себя гончая, когда вдруг находит давно пропавший след.

— Пакет, — сказала девушка, — и просил не открывать, а просто положить, и все.

— И вы не открывали?

— Нет, не открывала.

— Вы редкий человек, — сказал Александр Борисович. — А где сейчас этот пакет? — взволнованно спросил Турецкий.

— У меня.

Катюша открыла стенной шкаф, дверцы которого полностью сливались со стеной, вынула оттуда пакет и подала Турецкому.

— Теперь Максима все равно нет, — сказала Она. — Может быть, это вам поможет.