Анна Янсон - Серебряная корона

На лестнице раздались голоса, смешки. Наружная дверь несколько раз хлопнула. Биргитта вышла в коридор, прислушалась, посмотрела на себя в зеркало. Тощая, одежда болтается. На сколько кило она похудела за последний месяц? Ввалившиеся глаза казались черными, скулы торчали. Волосы она завязала в тугой хвост. Сейчас даже ей самой бросалось в глаза собственное сходство с Моной Якобсон. Наверное, сходство было не столько в облике, сколько в позе и выражении лица. Из кухни донеслось бульканье кипящей воды, и Биргитта прошла туда, чтобы выключить плиту. Она решила все рассказать Марии Верн. Та показалась Биргитте опытной, разумной и способной понять серьезность положения. Биргитта знала, кого встретил Вильхельм в рыбацком домике. И что стояло на кону. Мона тоже это знала. Она ведь стояла рядом с Вильхельмом, когда он об этом сказал, и никак не могла не слышать. Вильхельм ведь даже попросил ее тогда чуть подвинуться. Мона решила ничего не говорить полиции. Нетрудно понять почему. Биргитта опустилась на кухонный диван. Наверное, следовало все рассказать Марии прямо тогда, в «Готландском погребке». Но тогда Арне еще не знал о серебре, и Биргитта сама справлялась с ситуацией. А теперь он знает, и назад дороги нет.

Резкий звонок в дверь заставил Биргитту вскочить. Еще оставалось время передумать. Примерно минута. Но Биргитта приняла решение. Она распахнула дверь со всем пылом решимости — и увидела множество масок. В дверном проеме толпилась компания в черных масках и богатых нарядах: монах, булочница, бюргер с женой, русский купец, прокаженный, чумная крыса и уличная девушка. Позади всех шел шут.

— Здравствуй, прекрасная дева, позволь мне выпить за твое здоровье! Я славлю твои груди, похожие на белых куропаток! Пусть они вечно смотрят в небо и никогда не отвиснут к земле, питая жадные младенческие рты! — Он наклонился, снял с Биргитты правую туфлю, наполнил ее напитком из рога, отпил сам и дал монаху. Тот поморщился, но выпил.

— Мы сегодня собрались, чтобы удержать тебя от вступления в законный брак. Что есть влюбленность, как не патологическая зацикленность на недостойном предмете, помешательство, утрата разума и здравого смысла? Одумайся и следуй за нами навстречу Матери Природе, ее благословенному забвению, на цветущие луга пьянящей свободы! На улицу! К выздоровлению!

— Если мы сегодня повенчаем тебя с призраком короля Вальдемара Аттердага, то ты ведь не сможешь в субботу совершить грех двоемужества! Пошли, мы тебя нарядим невестой, — сказала краснощекая булочница и махнула скалкой в сторону спальни. — Мужчинам вход воспрещен… Даже шутам. Перестань, Кристоффер!

— Мы завяжем тебе глаза, иначе, когда ты увидишь себя в зеркале, то ослепнешь. Ты будешь такая красивая, что солнце померкнет в сравнении с тобой! Но сначала давай выпьем, Биргитта! Выпьем за свободу!

Жена бюргера повела Биргитту в спальню и захлопнула дверь перед носом у монаха и шута. Биргитта отпила из протянутого ей бокала. Смесь самогона Кристоффера с ситром, догадалась она.

— Что вы будете со мной делать? — Биргитта попробовала слабо протестовать, но ее решительно раздели и одели снова. Панталоны со шнуровкой на талии и разрезом в паху доходили ей до колен. Она почувствовала, как ей что-то надевают на голову. — Что это — корона Люсии с морковками вместо свечек? Я хочу знать!

— Нет, моя прекрасная! Это — сосиски в презервативах! Шесть штук, от Управления здравоохранения и соцзащиты. А ты пей из своей кружки и слушайся.

Хмель освобождал — можно было ни о чем не думать и просто подчиниться обстоятельствам. После одной кружки мир больше не казался страшным, а после двух — стало даже весело.

— Когда пойдем вниз по лестнице, подними юбку. Платье тебе немного длинновато. Ты приняла таблетку от морской болезни, ты же поплывешь с Вальдемаром в Данию?

— Надеюсь, вы не станете меня куда-нибудь запирать? Вы же знаете, я не выношу закрытого пространства! Спросите Улофа. На меня тогда нападает такая паника, что я ору как ненормальная. Лучше плыть на надувном плоту или продавать поцелуи! Что вы хотите со мной делать?

Биргитта не была уверена, что ее кто-то слышит, что они все еще рядом, и попыталась снять повязку с глаз; и тут же услышала шепот Улофа: «Ты хранишь невинность, пока ничего не видишь». Он взял ее под руку.

— Куда мы идем? Я боюсь налететь на какой-нибудь столб.

— Выпей еще напитка забвения. — Он поднес рог к ее губам, и она сделала еще глоток.

Остальные голоса смешались в общем гуле.

Улоф командовал:

— Направо, налево, еще налево, а теперь вниз.

Вдруг на Биргитту накатила дурнота, и ее вырвало. Она услышала плеск о булыжник мостовой.

— Перебрала, видно, — услышала Биргитта голос монаха. — Ты что, пила на голодный желудок?

Она не помнила. Брела точно сквозь вату, мутило так, что прошибал пот, корона натирала лоб. Все вокруг кружилось против часовой стрелки, оборот за оборотом. Наконец наступила темнота, наконец можно не видеть лиц вокруг. Кто-то помог ей сесть. Но сидеть без поддержки она не могла. Тело клонилось в сторону, голова ударилась о какую-то доску. Кто-то поднял ей ноги, так что те оказались на том же уровне, что и голова.

— Снимите ей с глаз повязку. Может, голова будет меньше кружиться, если будет за что зацепиться взглядом.

Это был голос булочницы. Биргитта зажмурилась. Ей хотелось остаться в темноте, но повязку с нее сняли. Она лежала на скамье. Над головой Биргитты качались розы, свисающие со шпалер между белыми колоннами розария, расплывчатые, точно красные облака. На клумбах цвели розовые гортензии, белые розы и синий дельфиниум. Крепостная стена скрывала последние лучи заходящего солнца, но защищала от ветра с моря. Они были в розарии Ботанического сада. Здесь она просидела с Улофом немало ночей в беседке на горке. Они обычно шли по набережной, входили в Ворота Влюбленных, пересекали улицу и направлялись в Ботанический сад и дальше, через розарий вверх на Храмовую горку. Она вспомнила, как Улоф называл сорта роз: «Ингрид Бергман», «Астрид Линдгрен», «Пер Гюнт». Прелесть! «Мария Каллас» и «Принц Карл Филипп», какая встреча!

Биргитта почувствовала, как по щекам текут слезы, но ей было все равно. Здесь она убегала от Улофа, а он ловил ее и заключал в объятия. Они играли, как дети. Однажды ночью они разделись, спрятали одежду в кустах роз и купались голые в пруду среди кувшинок. Он хотел, чтобы она отдалась ему под кроной плакучей ивы. Она сказала «нет», хотя желание захлестывало ее. Тогда тень ивы казалась дружелюбной, а сейчас силуэт дерева угрожающе выступает из зеленого мрака. Биргитте нужно домой, но все дороги ведут в неизвестность. Сейчас ее наверняка ждет Мария Верн. Думает, наверно, где же Биргитта?