Фредерик Дар - Елка в подарок

— Очень хорошо представляю, спасибо за подсказку. А ты?

— Иногда я сама не рада своей верности.

— Ты как Кастро! Он тоже до конца верен революции. Тебе бы еще бороду — и полное сходство! Есть, правда, одно расхождение: он курит сигары, а ты трубку…

Возвращается Кийе — чистые руки, свежее дыхание, галстук на месте, спортивный пиджак с кожаными пуговицами. Конечно, это еще не картинка из модного журнала, но все же приятнее, чем сортирный таракан.

— Я готов, — объявляет он, будто собирается на плаху.

Я сливаюсь с Айлюли в мужском рукопожатии.

— Не хочешь составить нам компанию?

— Нет, мне нужно разобраться с письмами. Может, попадется что-нибудь… Пока нет ни черта интересного.

— Неужто? Разве Брижит Бардо ушла в монастырь, а Азнавура кастрировали? Подумай над этим!

Она вздыхает.

— Ты даже не представляешь, Сан-А, какая это жуткая работа. Несмотря на кажущееся разнообразие событий, в мире, в сущности, ничего не происходит. По крайней мере ничего нового. А мы обязаны создавать у читателей впечатление, что кругом, мол, полно интересного, непредвиденного, неожиданного. Вот и приходится фантазировать, понимаешь?

Странные это все-таки существа — женщины. Маман, на мой взгляд, должна была бы дохнуть со скуки в машине в ожидании моего возвращения. А она, завидев меня, вся светится. Я говорю ей об этом, Фелиция смотрит на меня и счастливо улыбается, и я вижу, что она и правда счастлива. Ждать меня в машине — это все равно что быть вместе со мной.

— Ну что, поехали? — говорю я, предварительно представив Кийе моей матушке.

Мы приезжаем на авеню дю Буа. Дом Симона Перзавеса один из самых больших. Выложен из крупного камня с резным орнаментом, огромные окна, широкий стеклянный подъезд и чугунные ворота с завитушками. В общем, дом не для тех, кто стреляет сотню до зарплаты.

Обитая дубовыми панелями кабина лифта бесшумно возносит нас на четвертый этаж.

Директор «Средиземной утки» занимает его весь целиком. Двести квадратных метров ковров, не считая мест общего пользования!

Кийе легонько жмет на кнопку звонка. Самое горячее (и самое абсурдное) его желание сейчас — не быть услышанным. Но обслуга в доме, видно, знает толк в беготне с тряпками-щетками для наведения чистоты и блеска. Она приучена поворачиваться. Едва Кийе коснулся звонка, как тяжелая входная дверь тут же открылась.

На пороге стоит фрачный слуга (во фраке то есть). Церемонный, настроенный явно враждебно, он осматривает нас, будто мы две собачьи кучки, выложенные на коврике у двери.

Я со своими габаритами и приличной одеждой еще мог бы быть удостоен чести… Но Кийе, в спортивном пиджачке и пожелтевшей от пота рубашке, выглядит совершенно недопустимым, как загаженный унитаз посреди белого танцевального зала.

— У нас назначено, — заикается Кийе.

Фрачный слуга слегка склоняет голову. Он в курсе. Он в курсе всего, что происходит в квартире. Он маг и волшебник, он парит над миром в двести квадратных метров, не считая санузлов. Одним мановением пальцев, как акушерка, являет миру то, чему, по его мнению, должно быть.

Этот пингвин на курьих ножках проводит нас в слабоосвещенную гостиную, отделанную чем-то бархатно-серым. Из глубины квартиры доносится веселый шум.

— Я первый раз у шефа, — с благоговением произносит Кийе. — Какой люкс, надо же! Как подумаю, что еще совсем недавно он впаривал доверчивым покупателям зубные щетки для собак…

Я не могу лишить себя удовольствия его приободрить:

— Это его профессия, дорогой Кийе. Сейчас он впаривает доверчивым читателям вашу стряпню.

Дверь резко открывается, и появляется хозяин. Он маловат ростом, располневший, с прилизанными седеющими волосами. Толстый висячий нос, бегающие свинячьи глазки и над переносицей очки в виде подвесного моста из массивного золота. Золото настолько тяжелое, что для равновесия бедняге пришлось вставить такой же мост на все тридцать два зуба.

Быстрый взгляд на Кийе, затем такой же, как молния, но с недоумением на единственного сына моей матушки Фелиции, и сеанс начался.

— В чем дело, Кийе?

— Чрезвычайное дело, господин директор. Но вначале позвольте мне представить вам комиссара Сан-Антонио, он все вам подробно расскажет.

Кийе, видимо, в юности играл в регби. Во всяком случае, пас назад у него поставлен хорошо.

Я прочищаю глотку, делаю шаг вперед и рассказываю все по порядку. В зависимости от обстоятельств дела я либо углубляю, либо расширяю повествование или просто иду по часовой стрелке. Перзавеса прикуривает сигару «Генри Клей» и пускает такую дымовую завесу, что запросто могла бы сбить с панталыку все радары в округе.

Слушая меня, он молча курит, выпуская в воздух по сто франков (не волнуйтесь, старых франков) при каждом выдохе. Когда я заканчиваю монолог, господин директор оборачивается к Кийе с таким видом, будто только что его обнаружил.

Тот бледнеет, весь полностью — до прямой кишки. Коленки трясутся, а унылый клюв похож на пистолет бензозаправки.

— Вы должны согласиться, господин Перзавеса, что моей вины в этом нет!

— А кто вас обвиняет? — вопрошает спокойным тоном бывший продавец собачьих зубных щеток, а ныне скандальных хроник. — Просто у вас несчастливая рука!

Вот ведь сволочь! Слышали бы вы, с каким апломбом он произнес эту гадость!

Огуречное лицо Кийе покрывается зеленью и пупырышками. На его карьере можно ставить жирный крест. Теперь она стоит не больше мартышкиной задницы. Патрон, самый главный патрон, патрон из патронов не обвиняет его в профессиональной непригодности, нет, — он обвиняет беднягу Кийе в том, что тот приносит несчастье. Соображаете? Хуже не придумаешь: от такого пятна уже никогда не отмыться! Абсурдно, но не поспоришь! С этим ярлыком можно спокойно идти и выбирать мост повыше, чтобы сигануть оттуда рыбкой.

Симон Перзавеса поднимает свой округлый зад с мягкого стула. Он тычет концом сигары в направлении перепуганного насмерть Кийе, затем переводит жезл на меня, видимо желая, как фея Маржолена, превратить меня в своего сторонника.

— Послушайте-ка, я не люблю такого рода шутки. Если разразится скандал, кое-кто сложит головы.

— Господин Перзавеса, — отвечаю я ему спокойно, — хотел бы обратить ваше драгоценное внимание на то обстоятельство, что двое уже сложили свои головы.

— Кто это?

— Те, кто лежат на садовом участке в Маньи.

Он пожимает плечами.

— Вы — знаменитый флик, не так ли?

— Ну да! — скромно отвечаю я.

Если бы мне не дали в свое время прекрасного воспитания и классического образования, я бы заставил его сожрать свою сигару.