Фредерик Дар - Большая Берта

Ребекка предложила выпить по последней у нее дома. Так все и началось.

Ребекка — та еще штучка. Прежде всего, по паспорту ее зовут Марсель. Я заглянул одним глазом в документы, как только случай подвернулся, когда она выронила сумочку. Что вы хотите, привычка — вторая натура! А девчонка — просто пальчики оближешь, этакая маленькая шустрая брюнеточка. Стремительная походка. Когда она идет вам навстречу, кажется, вот-вот набросится с кулаками. А обернувшись ей вслед, обнаружите аппетитную попку, круглую и крепкую, которая могла бы уместиться в сложенных ладонях, если в Ребекка позволила попробовать ее туда поместить. Но странное дело, девицей она оказалась серьезной, каких поискать!

Вот уж действительно, внешность обманчива! Я на первый взгляд определил ее по разряду ветреных дурочек. На мой наметанный глаз, хватило бы ужина, четверти часа непринужденной болтовни о том, о сем — и мы в дамках. Властная мужская рука ложится на плечо, чуткие пальцы проводят легкую рекогносцировку — и очаровательную мадемуазель можно смело вносить в список трофеев вашего старого приятеля Сан-Антонио.

Как же, держи карман шире!

Крепкий орешек, говорите? Это точно. Вот уж кому самое место в рядах Сопротивления. Все-таки я попытался захватить ее врасплох, но, когда раскрыл жадную пасть для смачного поцелуя, мои губы уткнулись в жесткие завитки на виске, приглаженные гелем.

— Что на вас нашло! — воскликнула Ребекка.

— Нашло? Наехало! Надвинулось! Этот соблазнительный фасад, замаскированный свитером, скульптурные выпуклости, что заставляют тебя семенить по-птичьи! Стоило мне пальцем коснуться твоего горячего тела, как во мне все всколыхнулось. Знаешь, чем я сейчас отличаюсь от площади Согласия? Тем, что тамошний обелиск стоит абсолютно вертикально!

И тут чертовка меня одернула. Отчитала! Обругала! Назвала похотливым козлом, мартовским котом, развратником, грязным сластолюбцем, придурком, у которого только одно на уме, взбесившимся подонком, слюнявым дебилом и предложила подлечить железы внутренней секреции, они явно протекают… И все потому, что я попытался поцеловать ее, да и то неудачно!

— Пощади, о чистейшая! — проворчал я сквозь зубы. — Я и не заметил, что подцепил сестру во Христе, юную мать Терезу.

Тогда она разразилась целой лекцией о роли культурного обхождения в современном обществе и падении нравов. А повредились нравы от грубости и несдержанности чувств. Послушать эту зануду, так разгул страстей, мерзкие плотские желания и заученные ласки, расточаемые направо и налево, мешают человеку познать истинную любовь. В доказательство она привела животных. Оказывается, брачный союз в дикой природе — ритуальное действо. Я слушал, тупо уставясь на ее свитер, а воображение рисовало захватывающие картины!

Можно сколько угодно взывать к совести, душе и разуму заведенного парня, все равно от любой философии его тошнит и колотит дрожь, словно через него пропустили электрический ток. В таких случаях напыщенным трепом мужика не пронять, наоборот, болтовня только усиливает аппетит. Свои заумные рассуждения, чистоту помыслов, а также помыслы о чистоте Ребекка могла бы запихнуть в пластиковый мешок и прямым ходом снести на помойку. Оголодавшему малому задушевными речами в духе Буало или даже того Буало, что с Нарсежаком, пасть не заткнешь, урчащее брюхо не насытишь. Он приверженец грубой реальности, оплот материализма, рыцарь плоти. Ладно, если уж вам так приспичило, окуните мои внутренности в спирт, самое дорогое — в формалин, забальзамируйте то, что осталось, и тогда уж занимайтесь душой. Впрочем, нет, обойдетесь! Я сам о ней позабочусь! Испущу ее с последним вздохом (хотя, выходных отверстий несколько, лучше предоставлю ей свободный выбор), и полетит моя прекрасная душа кувыркаться в заоблачных высях. Ее подхватят горные ветры и осыплет небесная пыльца. И не надо опекать ее, пусть кружит, где ей вздумается, со мной или без меня. Вы ей ничего не должны, она привыкла к сиротскому существованию!

Так я и сидел, как на раскаленных углях, пока потрясная фифа несла занудную ахинею. Ребекка работала секретаршей уж не знаю у какого начальника. Я встретил ее в извилистых коридорах Большого Крольчатника. Она тащила пакет и вид имела затраханный, поскольку явно заплутала в нашем убогом королевстве Вонючих Ног. Я понял, в чем трудности малышки, — в неумении ориентироваться на местности — и направил на верный путь, проводив до нужной ей двери. Чуть позже мы снова столкнулись на бегу и выяснилось, что она сегодня свободна. Но вы же меня знаете: если хорошенькая девчушка свободна, то и я не занят. Короче, в тот же вечер я повел ее в «Шинковку», а позже, возвращаясь к нашему барану, то есть ко мне, поддался искушению поцеловать крошку, да получил грубый отпор.

Я нервно отбивал дробь пальцами, а она по-прежнему вбивала мне в башку, как надо устраивать сексуальные отношения. Пока женщина проповедует, мужчина, словно скрученный смирительной рубашкой — а этим мужчиной в данном случае оказался я, — заводит с собой такую беседу: «Мой дорогой, ты совершил ошибку, неправильно оценил внешность и теперь даром теряешь время. У тебя есть единственный выход: вежливенько, но со свистом избавиться от этой мимозы и бежать сломя голову к какой-нибудь славной девочке из доброго „золотого запаса“. Надо же утихомирить разбушевавшиеся гормоны».

Вы ведь не забыли, дело у меня поставлено на широкую ногу. Когда папашу Мао спросили, почему он терпит Гонконг, язву капитализма, он пожал плечами и ответил: «Пф-ф, мне стоит лишь позвонить». Вот и мне тоже, когда речь идет о любовных утехах. А может быть, просто звякнуть в колокольчик.

Наконец она выдохлась и замолчала. Я немедленно воспользовался паузой и спросил, куда ее проводить.

— На остров Сен-Луи, — ответила она.

Это немного смягчило мой гнев. Я люблю остров Сен-Луи, и поездка туда сулила немало приятных возможностей. Романтика старины, Людовик XIII, красота с легкой примесью грусти.

Ребекка жила на Орлеанской набережной, там, где Сена раздваивается, дабы отделить остров Сен-Луи от острова Сите. Ночью зрелище феерическое. Мне повезло, я нашел куда приткнуть мою колымагу и уже собрался распрощаться с красоткой, как вдруг она, немного поколебавшись, сказала:

— Поднимемся ко мне, выпьем по стаканчику.

Меня словно воткнули в розетку, я опять затрещал и забулькал. Что, собственно, происходит? Малышка передумала? Раскаяние замучило? Бывает. Такого сорта дамочек я перевидел немало. Легионы! Больше! Они жеманничают до последнего, укрываясь за каменными скрижалями морали и религии, но стоит потерять к ним интерес, как они тут же на попятную. Неужто и Ребекка принадлежала к этой армии ханжей? Для того чтобы раззадорить такую, нужно задеть ее тщеславие, проявить пренебрежение, притвориться равнодушным. Ребекка внесла ясность, добавив: