Хеннинг Манкелль - Неугомонный

— Похоже на бункер, и тому есть объяснение. В тридцатые годы дом несколько лет принадлежал владельцу большого числа стокгольмских ночных клубов, преимущественно нелегальных. Каждую ночь его вооруженные курьеры объезжали клубы и забирали тамошнюю выручку. В этом помещении тогда стоял большущий несгораемый шкаф. Здесь же его бухгалтеры пересчитывали деньги, заносили суммы в книги, а купюры складывали в несгораемый шкаф. Когда хозяин угодил за свои темные делишки в тюрьму, шкаф вскрыли. Звали этого человека, если не ошибаюсь, Ёранссон. Он получил большой срок и не выдержал. Повесился в своей камере на Лонгхольмене.

Он замолчал, отхлебнул кофе, пососал погасшую трубку. Вот тогда-то, в этой комнате без окон, с прочными стенами, сквозь которые едва проникал шум праздника, Валландер точно понял, что Хокан фон Энке чего-то опасается. За свою жизнь он столько раз видел людей, которых снедает тревога, по выдуманной или реальной причине, так что наверняка не ошибся.

Разговор начался нерешительно, фон Энке заговорил о минувших годах, когда еще находился на действительной службе.

— Осень восьмидесятого, — сказал он. — Очень давно это было, целых двадцать восемь лет назад. Вы чем тогда занимались?

— Работал в Истаде полицейским. Линда была совсем маленькая. Мне хотелось жить поближе к старику-отцу. А еще я думал, что Линда должна подрастать в хороших условиях. По крайней мере, это одна из причин нашего переезда из Мальмё… А как все потом сложилось, уже совсем другая история.

Фон Энке словно бы и не слышал его ответа. Продолжил собственный рассказ:

— Той осенью я работал на балтийском побережье, на военной базе. Двумя годами раньше оставил пост командира одной из наших лучших подлодок класса «Морской змей». Среди подводников их называют просто «Змей». На военную базу меня назначили случайно. Сам я хотел вернуться в море, но начальство решило направить меня в оперативное командование всеми шведскими ВМС. В сентябре Варшавский договор проводил учения у побережья Восточной Германии и в Померанской бухте. До сих пор помню: учения носили наименование МИЛОБАЛТ. Ничего особенного, обычно их осенние учения проходили почти одновременно с нашими. Однако на сей раз было задействовано необычно большое число кораблей, потому что они отрабатывали и сухопутное десантирование, и спасение подлодок. Это нам удалось выяснить без особого труда. Связисты доложили, что ведется оживленный сигнальный обмен между русскими военными кораблями и их портом базирования под Ленинградом. Но все было как обычно, мы наблюдали за их действиями, отмечая в вахтенных журналах то, что полагали важным. А затем настал тот самый четверг, восемнадцатое сентября, эту дату я никогда не забуду. Неожиданно на связь вышел вахтенный офицер «Аякса», одного из буксирных судов флота прибрежного действия, и доложил, что они только что обнаружили в шведских водах чужую подлодку. Я как раз находился в одном из штурманских помещений базы, искал более подробную обзорную карту побережья Восточной Германии, когда туда прибежал взволнованный срочнослужащий. Он не сумел внятно объяснить, что произошло, однако я вернулся на центральный командный пост базы и сам переговорил с вахтенным офицером «Аякса». Он сообщил, что на расстоянии трехсот метров вдруг заметил в бинокль антенны подлодки. Через пятнадцать секунд лодка ушла на глубину. Вахтенный офицер, человек наблюдательный, сказал, что лодка, вероятно, держалась на перископной глубине, а заметив буксир, сразу начала погружение. Когда все это произошло, «Аякс» находился южнее Хувудшера, лодка же шла курсом на зюйд-вест, то есть параллельно границе шведских территориальных вод. Но определенно на шведской стороне. Мне не составило труда выяснить, есть ли поблизости наши подлодки. Их там не было. Я снова связался по радио с «Аяксом» и попросил вахтенного офицера описать виденную им мачту или перископ. По его описанию я тотчас понял, что подлодка принадлежала к тому классу, какой в НАТО прозвали «Виски». В то время такие субмарины состояли на вооружении только у русских и у поляков. Думаю, вы понимаете, что, когда я это узнал, сердце у меня забилось быстрее. Вместе с тем у меня возникло еще два вопроса.

Фон Энке замолчал, будто ожидая, что Валландер смекнет, какие у него возникли вопросы. За дверью послышался громкий возбужденный смех и тотчас стих.

— Наверно, о том, не зашла ли подлодка в шведские воды по ошибке, — сказал Валландер. — Как утверждали русские, когда другая их субмарина легла на грунт возле Карлскруны?

— На этот вопрос я уже ответил. Из всех кораблей военного флота именно подводные лодки чрезвычайно точны в навигации. Это само собой понятно. Подлодка, которую засек «Аякс», находилась там с умыслом. И тогда возникает вопрос: каков был этот умысел? Всплыть на перископную глубину и проветрить лодку, оставшись незамеченными? В таком случае совершенно ясно, что команда была недостаточно бдительна. Но, разумеется, существовала и другая возможность.

— Подлодка хотела, чтобы ее обнаружили?

Фон Энке кивнул и вновь попытался раскурить свою строптивую трубку.

— А для этого буксирное судно подходит просто идеально. На его борту нет даже катапультной установки, чтобы атаковать. И команда не обучена ведению боевых действий. Как начальник, я связался с главкомом, и он согласился, что надо немедля задействовать вертолет с противолодочным вооружением. Вертолет тоже засек гидролокатором подвижный объект, который мы классифицировали как подводную лодку. Впервые в жизни мне довелось не в учебных целях отдать приказ вести огонь на поражение. Вертолет сбросил глубинную бомбу, чтобы предупредить подлодку. После чего она исчезла, мы потеряли контакт.

— Как же она могла просто исчезнуть?

— У подводных лодок есть целый ряд возможностей сделаться невидимыми. Они могут залечь на глубине в донную впадину, почти вплотную к скалам, могут сбить преследователя с толку гидроакустическими следами. Словом, мы ее не нашли, хотя и подняли в воздух несколько вертолетов.

— Может, она получила повреждение?

— Так не бывает. Согласно международным правилам первая глубинная бомба должна служить предупреждением. Лишь на следующем этапе допустимо принудить лодку всплыть для опознания.

— Что же случилось потом?

— В общем, ничего. Провели расследование. Сочли, что я действовал правильно. Возможно, это была увертюра к событиям, происшедшим два года спустя, когда в шведских территориальных водах появилось множество подлодок, особенно в Стокгольмских шхерах. Самое главное — мы получили подтверждение, что интерес русских к нашим проливам не уменьшился. Все это происходило в ту пору, когда никто и не думал, что Берлинская стена рухнет и что Советский Союз распадется. Холодная война продолжалась. После данного инцидента в районе Утё флот получил серьезное добавочное финансирование. Но это и всё.