Чарлз Тодд - Испытание воли

Адская погода для июня.

«Мне следовало бы сесть в поезд», — думал Ратлидж, сбавив скорость. Но он знал, что все еще не сможет вынести пребывания в вагоне. Одно дело — быть закупоренным в машине, которую можно остановить в любой момент, и другое — находиться в поезде, который не можешь контролировать. Двери закрыты, в купе жарко и душно. Скученность людей вокруг вызывает чувство паники, как и голоса, звенящие в ушах, как стук колес, подобный ударам собственного сердца. Одна мысль об этом вызывала волну ужаса.

Врачи называли это клаустрофобией — естественным страхом у человека, который был заживо погребен в окопе на линии фронта и задыхался от скользкой грязи и зловонных трупов.

Слишком рано, говорила его сестра Франс. Слишком рано возвращаться к работе! Но Ратлидж знал, что если не сделает этого, то потеряет то, что осталось от его рассудка. Он нуждался в отвлечении, которое, казалось, предлагало это убийство в Уорикшире. Ему надо было сосредоточиться, чтобы восстановить давно забытый опыт и держать Хэмиша на расстоянии.

«Ты должен повернуть здесь».

Голос в его голове был четким, как стук дождя по крыше автомобиля, — глубокий голос с мягким шотландским акцентом. Теперь он уже привык его слышать. Врачи говорили ему, что это должно случиться, что ум часто принимает созданное им самим, дабы избавиться от того, с чем не может примириться. По их словам, контузия — странная вещь, имеющая собственные правила. Поняв это, можно примириться с реальностью, но, если начать сражаться, можно рассыпаться на мелкие кусочки. Тем не менее Ратлидж долгое время сражался, но врачи были правы — это едва не уничтожило его.

Он повернул, глядя на указатели. Да. Дорога в Бэнбери.

Как ни странно, Хэмиш был более безопасным компаньоном, чем Джин, которая преследовала его по-своему. Как вырвать любовь из плоти и крови?

Во Франции Ратлидж научился смотреть в лицо смерти. Со временем он должен научиться смотреть в лицо жизни. Только нужно пробраться через одиночество и опустошенность. «Дорогой, есть другие женщины, — говорила ему Франс, грациозно поводя плечами. — Через год ты сам будешь удивляться тому, что так любил именно эту. В конце концов, она же не влюбилась в другого мужчину!»

Ратлидж резко свернул, дабы избежать столкновения с телегой, которая без предупреждения выехала на дорогу с грязной тропинки между полями.

«Следи за дорогой, приятель, не то мы оба погибнем!»

— Иногда я думаю, что так было бы лучше для нас обоих, — ответил Ратлидж, не желая думать о Джин, но не в состоянии думать о чем-то еще.

Все напоминало ему о ней — десять тысяч воспоминаний поджидали его, как враги в засаде. Она любила водить автомобиль под дождем — стекло затуманивало их теплое дыхание, смех соединялся с хрустом шин. Машина была их личным, интимным миром.

«Но смерть — это дорога для труса! Ты не спасешься так легко. У тебя есть совесть, приятель. Она не позволит тебе сбежать. И я тоже».

Ратлидж резко засмеялся:

— Может прийти день, когда у тебя не будет выбора.

Он смотрел на дорогу, как всегда отказываясь оглядываться, потому что голос, казалось, исходил с заднего сиденья. Искушение повернуться было сильным — почти таким же сильным, как отчаянный страх перед тем, что он мог увидеть, сделав это. Ратлидж уже привык жить с голосом Хэмиша. Но он безумно боялся увидеть его лицо. И когда-нибудь это могло произойти. Мертвое лицо с пустыми глазами. Или обвиняющее, молящее о жизни…

Вздрогнув, Ратлидж заставил себя сосредоточиться на дороге. В день, когда он увидит Хэмиша, он покончит с этим. Он себе это обещал…

Было очень поздно, когда Ратлидж добрался до Аппер-Стритема, дождь все еще хлестал, улицы городка были безлюдными, безмолвными. Он направился к гостинице на Хай-стрит.

«Хайлэндские города субботними вечерами похожи на этот, — неожиданно заговорил Хэмиш. — Все добрые пресвитериане спят в своих постелях, помня о завтрашнем воскресенье. А католики вернулись с исповеди, чувствуя себя добродетельными. Ты помнишь о состоянии своей души?»

— У меня ее нет, — устало ответил Ратлидж. — Ты говоришь мне это достаточно часто. Думаю, это правда.

Черно-белый фасад гостиницы маячил впереди, призрачный в пелене дождя, — ветхое древнее строение с соломенной крышей, словно укоризненно хмурившейся на болтающуюся под ней вывеску с надписью «Пастуший посох».

Ратлидж свернул в увитую глицинией арку, проехал во двор и остановил машину в пустом пространстве между маленьким зарешеченным сараем и задней дверью гостиницы. За сараем находилось нечто напоминающее в свете фар квадратное озеро с пагодами и островами над черной водой. Несомненно, огород с ранними луком и капустой.

Кто-то услышал, как он ехал по подъездной аллее, и наблюдал за ним со ступенек черного хода, держа в руках свечу.

— Инспектор Ратлидж? — спросил человек.

— Да.

— Я Бартон Редферн, племянник хозяина. Он просил меня дождаться вас.

Дождь полил с новой силой, и Редферн поспешно шагнул внутрь, держа дверь открытой, покуда Ратлидж шлепал по лужам, неся в одной руке чемодан, а другой придерживая шляпу. Буря последовала за ним через порог.

— Мой дядя сказал, что вам нужно отвести комнату над гостиной, где по ночам тихо. Она вон там. Хотите чашку чая или что-нибудь из бара? Вы выглядите так, что вам не помешало бы выпить.

— Нет, спасибо. — На всякий случай в его чемодане был виски. — Что мне нужно, так это поспать. Дождь шел все время, временами сильный. Мне пришлось на час остановиться около Стратфорда, пока ливень не уменьшился. Есть какие-нибудь сообщения?

— Только то, что инспектор Форрест повидается с вами за завтраком, если вы не против. В девять?

— Лучше в восемь.

Они вскарабкались по узкой спиральной лестнице на второй этаж. Бартон Редферн, которому на вид было лет двадцать с небольшим, тяжело прихрамывал. Обернувшись через плечо, чтобы сказать что-то, он поймал взгляд Ратлиджа, смотревшего на его левую ногу, и промолвил:

— Ипр, осколок снаряда. Врачи говорят, что все будет в порядке, когда мышцы окрепнут как следует. Но я не знаю. Доктора не всегда так умны, какими себя считают.

— Да, — с горечью согласился Ратлидж. — Они делают что могут. Но иногда это немного.

Редферн прошел по темному коридору и открыл дверь в широкую проветренную комнату, с лампой, горящей у кровати, и ярко расцвеченными занавесками на окнах. Оказавшись не в тесной узкой комнатушке, где спать было бы почти невозможно, Ратлидж с благодарностью кивнул, и Редферн, уходя, закрыл дверь со словами:

— Значит, в восемь. Я прослежу, чтобы вас разбудили за полчаса.

Спустя пятнадцать минут Ратлидж уже спал.

Он никогда не боялся сна. Это было единственное место, куда Хэмиш не мог последовать за ним.