Чарлз Тодд - Испытание воли

— Что говорит капитан Уилтон о рассказе Хикема?

— Он говорит, что не был в переулке тем утром. По его словам, он видел Хикема время от времени по утрам, шатающегося, бредущего домой, спящего где попало или несущего свою околесицу, но не в том случае.

— Это не означает, что Хикем не видел его.

Сержант Дейвис пришел в ужас:

— Вы утверждаете, что капитан лжет, сэр?

— Люди лгут, сержант, даже те, кто заслужил крест Виктории. Кроме того, описание Хикема выглядит странно полным, не так ли? Капитан держал повод лошади полковника, лицо его было красным, и он шагнул назад со сжатыми кулаками. Если это случилось не в то утро, если Хикем видел этих двоих в другой день, это могло означать, что ссора накануне убийства коренилась в более ранней конфронтации. Что между полковником и женихом его подопечной было больше вражды, чем мы знаем сейчас.

На лице сержанта отразилось сомнение.

— Даже если так, Хикем мог неправильно понять увиденное. Что, если эти двое вовсе не ссорились? Что, если они сердились на кого-то еще или на что-то, что не нравилось им обоим?

— Тогда почему Уилтон отрицает, что встретил Харриса в переулке, если эта встреча имеет невинное объяснение? Нет, думаю, что тут вы на неверном пути.

— Ну, что, если Хикем спутал увиденное с чем-то, происшедшим на фронте? Ему не по душе офицеры — он мог даже выдумать это нарочно. Нельзя быть уверенным, не так ли? Хикем способен на все! — Отвращение на лице Дейвиса было почти осязаемым.

— Я не могу ответить на это, пока не поговорю с Хикемом и капитаном.

Смех Хэмиша умолк, и Ратлидж вновь был в состоянии мыслить ясно. Но его сердце все еще колотилось.

— Значит, мы начнем с них? Вместо мисс Вуд?

— Нет, сначала я хочу увидеть дом полковника и его подопечную.

Правда заключалась в том, что Ратлидж не был готов смотреть в лицо Хикему. Пока он не будет уверен, что сможет это сделать, не выдав себя. Кто-нибудь догадывался в Лондоне? Нет, конечно нет! Это было случайное совпадение — в Англии полным-полно контуженных ветеранов…

Ратлидж поднялся.

— Моя машина на заднем дворе. Встречу вас там через пять минут. — Он кивнул Бартону Редферну, выходя из столовой.

Молодой человек наблюдал за двоими полицейскими. Шаги Ратлиджа по покрытой ковром лестнице были едва слышны, в то время как тяжелые кожаные каблуки сержанта громко стучали по каменному полу коридора, ведущего во двор гостиницы.

Наверху в своей комнате Ратлидж стоял, опершись ладонями о низкий подоконник и глядя вниз на оживленную улицу. Он все еще был потрясен. Только полдюжины людей знали о его состоянии, и врачи обещали ничего не сообщать в Ярд, дав ему год, чтобы прийти в себя. Вопрос в том, промолчал ли Боулс о Хикеме потому, что не думал, будто это имеет значение? Или именно потому, что знал, что это могло смутить Ратлиджа?

Нет, невозможно. Либо это оплошность, либо Боулс пытался сделать расследование убийства более увлекательным, чем оно было в действительности. Доброта?.. Ратлидж помнил Боулса до войны, хорошего работника, но безжалостно-амбициозного и холодного. Сержант Флетчер, который погиб при первой газовой атаке под Ипром, утверждал, что Боулс запугиванием вынуждает обвиняемых признаться.

— Я видел, как они дрожат и боятся старину Боулса больше, чем палача! Мне никогда не нравилось иметь с ним дело. Он честно выполняет свою работу, но использует любое орудие, которое есть под рукой…

Значит, Боулсу едва ли стоит приписывать доброту.

Однако Лондон сейчас не имел значения.

Потому что вдалеке от наблюдательных глаз Дейвиса и Редферна Ратлидж мог мыслить более ясно и разглядеть весьма замысловатую проблему. Что, если Хикем окажется прав?

Предположим, дело дойдет до ареста, хотя сейчас еще недостаточно улик, чтобы заглядывать так далеко вперед. Сможет ли Корона идти в суд с Дэниелом Хикемом в качестве главного свидетеля против человека, носящего ленту креста Виктории? Это выглядело бы нелепо — защита разнесла бы дело в пух и прах. Уорикшир жаждал бы крови Ярда, а Ярд — крови Ратлиджа.

Он хотел достаточно сложного расследования, чтобы отвлечься от собственных проблем. Ну, похоже, его желание исполнилось. Оставался вопрос: готов ли он к этому? Не слишком ли заржавели его навыки, чтобы иметь дело с чем-то настолько сложным, как убийство Харриса? И хуже того, нет ли здесь личного интереса? Если так, он должен немедленно позвонить в Ярд и попросить прислать замену.

Но это потребовало бы объяснений, извинений, лжи. Или правды.

Ратлидж выпрямился, отвернулся от окна и потянулся за своим плащом. Если он откажется теперь, с ним будет покончено. Профессионально и эмоционально. Это вопрос не выбора, а выживания. Он должен сделать все возможное, а если этого окажется недостаточно, найти смелость признать поражение. А пока нужно точно выяснить, на каком свете он находится и из чего сделан.

Слова «трус» и «слабак» больно жалили. Но его душу терзало то, что он не сказал ни единого слова в защиту Хикема. Предавая Хикема, он чувствовал, что предает себя.

Ратлидж и сержант Дейвис прибыли в «Мальвы», ухоженное поместье полковника, через полчаса. Небо стало лазурно-голубым, а воздух чистым и напоенным ароматами.

Машина свернула в железные ворота и двинулась по подъездной аллее. Полностью скрытый старыми деревьями дом не появлялся, пока они не сделали два поворота и не выехали из тени на солнце. Кирпич и высокие окна отражали ранний утренний свет. Широкая лужайка была безукоризненно скошена, подчеркивая красоту цветочных клумб. Один взгляд давал понять, что содержание дома диктовалось не только гордостью, но и любовью.

Ратлидж понимал, что этот грациозный фасад создала рука мастера. Каменные карнизы окон подчеркивали элегантную простоту, к которой стремился архитектор. Ратлидж поинтересовался, кто им был, ибо дом представлял собой истинную драгоценность.

Но Дейвис не мог ему ответить.

— Полковник рассказал бы вам и, если бы не был слишком занят, показал бы старые чертежи. Он не кичился своим званием — знал свое место и доверял тем, кто знал свое.

Выйдя из машины, Ратлидж посмотрел на окна наверху. Уголком глаза он поймал движение тяжелой портьеры. Во Франции, где жизнь часто зависела от быстроты рефлексов, пришлось научиться видеть врага первым, чтобы сохранить жизнь.

На широкой деревянной двери уже висел тяжелый черный венок — ветерок слегка шевелил его ленты. Дворецкий ответил на звонок. Это был худой мужчина среднего роста, лет за пятьдесят — его лицо искажало горе, словно он оплакивал полковника, как родного. Дворецкий сообщил Ратлиджу и сержанту Дейвису тоном вежливого сожаления, что мисс Вуд сегодня никого не принимает.