Алексей Макеев - Опасные выборы

– Лев Иванович, вы сами логику включите, – нахально заявила девушка. – Если ваши спонсоры столько вваливают в вашу персону, то почему они не могут столько же ввалить в Захарова? И те же условия дальнейшего сотрудничества. Они вам проценты с завода обещали? Так вот и ему могли бы пообещать.

– Какая же ты настырная, Катюха, – улыбнулся Гуров. – Но опыта у тебя жизненного и оперативного маловато. Ну, посуди сама. Кто такой Захаров? Мелкий чиновник, вице-мэр. Но по нему невооруженным глазом видно, что мужик он амбициозный. И возраст. Еще лет десять-двенадцать – и он пенсионер, а успеть надо многое, чтобы семью, детей и внуков надолго обеспечить. Значит, тут не просто мзда – тут, Катя, крупная протекция. Я просто уверен, что Захарова тянет вверх кто-то из высокопоставленных чиновников; ему важнее карьера, которая в конечном итоге даст намного больше, нежели протаскивание единичного инвестиционного проекта в Покровске. Он должен быть послушен и лоялен к политике своих покровителей. Не исключено и то, что над ним висит вполне реальная угроза смерти, если он ослушается.

– Значит, надо искать конкурентов? – быстро согласилась девушка, нисколько не смутившись сделанными ей замечаниями. – Тех, кому выгодно, чтобы еще одного завода в Подмосковье не появилось?

– Молодец, – похвалил сыщик. – Скажу точнее: не еще одного, а второго. Еще точнее – второго чужого завода. Свой второй у них появится обязательно. Вот за это и идет борьба.

– Вы подозреваете тех, кто владеет каким-то аналогичным заводом под Москвой?

– Девочка моя, достаточно просто порыться в Интернете, чтобы узнать, что под Москвой есть только один крупный завод по переработке бытового мусора – в городе Борисове. Вот тебе и задание. Передашь, пусть Петр Николаевич займется установлением собственников борисовского завода, надо приглядеться к нему.

– Есть! – по-военному ответила Катя.

– Кстати, – улыбнулся Гуров, – в самом деле стоит зайти куда-нибудь поесть… Второе задание – незамедлительно сообщать мне обо всех новых вскрывшихся обстоятельствах смерти Чуканова. Равно как и по его вскрывшимся связям. Не знаю как, но нужно негласно установить, не обращались ли к нему с этим шведским инвестиционным проектом. Как он отреагировал, при каких обстоятельствах? Было ли какое-то решение? Официальное, неофициальное… Этот проект может быть мотивом убийства. И еще. Я не особенно верю, что в моем номере установлена «прослушка», но проверить стоит. Между прочим, факт ее наличия будет говорить о том, что мне не доверяют.

– Об этом уже побеспокоились, Лев Иванович. Завтра вечером постарайтесь избавиться от своего Липатова пораньше. Под видом пожарного надзора приедут ребята с аппаратурой. Они определят.

– Только ни в коем случае микрофоны не убирать! – напомнил Гуров. – Если есть, то черт с ними, пусть стоят.

Двор, в который привезли Гурова, был типично неблагополучным. На такие дворы сыщик за свою полицейскую жизнь нагляделся достаточно. И что собой представляют люди, которые тут живут, он тоже прекрасно знал. Целый квартал на окраине города занимали шлакоблочные двухэтажные дома. Почерневшая древесина окон и дверей, выщербленные углы зданий, унылые скопища сараев, сарайчиков напротив каждого дома и просто груды сгнивших досок и бревен, которые когда-то тоже были сараями. Чахлые тополя с пыльной листвой уныло взирали сверху на все это убожество. Из подъездов и окон квартир тянуло кислятиной и смрадом. Тошнотворное сочетание запаха застарелой грязи, приготовления и разогревания недоброкачественной пищи на общих кухнях. По соседству – такие же унылые частные дома окраины, с развалившимися или покосившимися заборами. Проулки между домами, куда выплескивают помои, по которым в поисках пищи бродят собаки с клокастой шерстью и прошлогодними репьями в ней.

Гуров смотрел на собравшихся людей с горечью. Появилась она еще во времена его лейтенантской молодости, когда он, молодой оперативник, окунулся в эту среду, из которой таким же смрадным ручьем, как и текущие по проулкам помои, вытекали преступления на бытовой почве – пьяные драки, поножовщина. Опухшие лица, посиневшие трупы в квартирах, больше похожих на помойки, чем на жилые помещения. А еще – дети, потому что эти алкаши плодились, как кролики. Грязные, вечно голодные, они неделями не появлялись дома. Лазали по чужим погребам в поисках банок с соленьями, отбирали мелочь на вечерних улицах у одногодков из более благополучных семей, громили по ночам киоски «Союзпечати», били окна магазинчиков. А после сидели довольные, хвастаясь друг перед другом своей удалью, смоля дешевую «Приму» и потягивая прямо из горлышка бутылки с портвейном.

Потом их находили приблатненные парни, успевшие вкусить экзотики тюремных нар, сколачивали из них банды и шли на более крупные дела. И все это копилось, размножалось, пучилось и лезло наружу. И очень больно было смотреть на несчастных забитых старушек, на одиноких женщин с серыми лицами, которых только нужда заставляла жить тут и которым никогда и ни за что не выбраться из этих разваливающихся домов, потому что у них есть только пара детей, муж-алкоголик и работа уборщицы. Или уже нет мужа, а остались только дети, нищета и безысходность.

И вот в этой среде ему, сытому, хорошо одетому кандидату, предстояло говорить правильные слова, давать обещания, откровенно врать, чтобы район поверил и пошел на выборах голосовать за своего будущего мэра. От этого подташнивало еще больше, чем от смрадных запахов.

Гуров наслушался всякого. И то, что почти все дома были признаны аварийными еще лет десять назад, и что строились эти двухэтажки, оказывается, еще пленными немцами в сорок шестом году, и что мусорных баков, которые администрация обещала тут установить, нет до сих пор. Что полиция тут не появляется никогда, а участкового видели только в прошлом году. Что какого-то Федьку давно надо посадить, а какого-то Петра посадили ни за что, а дружки, которые его на что-то там подбили, до сих пор ходят на свободе и жрут водку.

Помощники Липатова старательно все записывали, делая это демонстративно и понимающе кивая головами. Стараясь дышать ртом, Гуров с сопровождающими его лицами посетил два дома, боязливо наступая на шевелящиеся под ногами половые доски общих коридоров, не видевших краски лет тридцать. Он смотрел на почерневшие потолки с торчащей из них дранкой, на опутанные паутиной углы и лампочки без плафонов, висевшие прямо на прово́дке из скрученных проводов. Такую проводку на изоляторах делали в шестидесятые годы, и пожаров от нее, насколько Гуров знал в свое время, было больше, чем от примусов и окурков в постели.

От всего увиденного Гурова одолевало желание послать все и всех к такой-то матери, в самом деле пробиться в мэры и устроить грандиозный скандал с этими кварталами убожества и заразы. Да и сейчас, во время своей предвыборной кампании, он намеревался использовать увиденное в борьбе. Особенно с вице-мэром Захаровым.