Алексей Макеев - Предатель

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Крячко и ушел.

А Гуров сел в кресло и обхватил голову руками. Нет, он не жалел о том, что сделал! Но это была только его ноша, и перекладывать ее на плечи друзей он не хотел. Стас его, конечно же, понял бы и поддержал, как поддерживал всегда, а вот Орлов начал бы бурлить и плеваться кипятком, как закипевший чайник, и пришлось бы потратить немало сил и слов, чтобы убедить его в собственной правоте. И в конечном счете он бы убедил, но скольких нервов ему бы это стоило! А они в последнее время и так ни к черту! И Лев Иванович, хлопнув еще коньяку, снова лег спать.

Проснулся он, когда утро еще только-только вступало в свои права, от запаха кофе. «Неужели Стас все-таки позвонил Маше?! – гневно подумал он. – Как же это не вовремя! Теперь нужно будет ее немедленно отсюда спровадить под каким-нибудь благовидным предлогом!» Вскочив, он совсем было собрался пойти на кухню, как был, то есть в трусах, но тут он понял, что к запаху кофе примешивается еще и аромат очень дорогого ароматизированного табака, значит!.. Ну, что же, Гордей выполнил свое обещание – его знакомый действительно приехал, как он и обещал, на следующий же день. Гуров надел трико и футболку, причесался перед зеркалом и, глянув в глаза своему отражению, сам себе скомандовал: «В бой!»

На кухне, попивая кофе и куря ароматную сигариллу, спиной к окну сидел на первый взгляд самый обыкновенный человек, а то, что он предпочитал ходить во всем черном… Так мало ли у кого какие пристрастия? Только вот черные тонкие лайковые перчатки скрывали некогда изуродованные руки, а темные зеркальные очки – такие глаза, смотреть в которые неподготовленному человеку не рекомендовалось в целях сохранения собственной психики и душевного равновесия. Гуров и сам, хотя пристально в них и не смотрел, вспоминал этот взгляд не без дрожи, а ведь он за свою жизнь чего только не повидал. Этот средних лет совершенно седой мужчина с бородкой и длинной, закрывавшей то место, где обычно у людей находятся уши, прической и был тот самый Леший, на которого вчера намекал Лев Иванович. Леший был побратимом Гордея, а по совместительству – его страховым полисом на все случаи жизни. Его дом стоял на том же участке, что и дом Гордея, и лично Гурову было совершенно непонятно, чем же мог заниматься в каждодневной жизни этот человек, потому что после его появления в жизни Гордея грозить тому хотя бы пальцем решился бы только сумасшедший. Но, видимо, Гордей держал его при себе не только из дружеских чувств – а друг он был очень верный и надежный, но и, как предусмотрительный хозяин, который держит под рукой заряженное ружье, – а вдруг выстрелить придется? Не имевшему же родственников Лешему просто некуда было уехать, вот он и остался жить рядом с человеком, когда-то спасшим его от смерти и вернувшим к нормальной жизни. Самым же главным в Лешем было то, что от него исходили прямо-таки физически ощутимые флюиды с трудом сдерживаемой агрессии, которая при неосторожном с ним обращении могла вырваться наружу и пошли бы тогда клочки по закоулочкам. Во всяком случае, Гуров собирался разговаривать с этим страшным человеком максимально вежливо и корректно. Леший же на слова был скуп и, увидев Льва Ивановича, стряхнул пепел в элегантную карманную пепельницу, рядом с которой лежала небольшая коробочка, наличие которой стопроцентно гарантировало невозможность прослушать их разговор с помощью какой-либо аппаратуры, и сделал приглашающий жест рукой, показывая на стоявшую на плите турку – словно это он был здесь хозяином и теперь угощал гостя кофе. Гуров ни звуком не заикнулся о том, как Леший попал в его дом, запертый на не самые простые замки, которые легко не откроешь, а налил себе кофе, сел напротив гостя и сказал:

– Мне нужна ваша помощь!

Тот ничего не ответил, а просто кивнул головой, давая понять, что готов слушать, и Гуров начал рассказывать. Леший, покуривая, смотрел куда-то в сторону, но, когда он поворачивался к Льву Ивановичу, тот, помня эту его манеру общения даже с Гордеем, рассказывал подробнее. Закончив, так сказать, вводную часть, Гуров принес все имевшиеся у него материалы и фотографии, и Леший начал их просматривать, а затем, отложив в сторону, снова посмотрел на Льва Ивановича.

– Прошу заранее меня извинить, но я просто не знаю, как приступить к этому вопросу… – начал было тот, но Леший, перебив его, произнес своим безжизненным, чуть надтреснутым голосом:

– Если вы о деньгах, господин полковник, то не надо. У меня не так-то много принципов в жизни, но главный из них – предатель должен быть наказан.

В далекой молодости Леший сам стал жертвой страшного предательства, которое навсегда искалечило его жизнь, и его можно было понять.

– Тогда у меня все, – с огромным облегчением сказал Лев Иванович.

А денежный вопрос его действительно очень волновал – он подумывал о том, чтобы поменять машину, и кое-какие сбережения у него были, но эта сумма, назови он ее Лешему, могла того только рассмешить, если этот человек вообще еще сохранил способность смеяться. Леший же собрался уходить. Он потушил в пепельнице очередную сигариллу – он много курил – и, закрыв ее, положил в карман, куда опустил и коробочку. Он встал и тут… Тут из прихожей раздался звук отпираемой двери.

– Это может быть только жена. Наверное, хочет взять что-то из своих вещей, – быстро сказал Лев Иванович, и тут его накрыло такой волной хлынувшей от Лешего ярости, что он чуть не задохнулся. – Я сейчас все урегулирую.

Гуров выскочил из кухни и тут же налетел на направлявшуюся туда Марию. Она демонстративно принюхалась и с самым невинным видом, естественно притворным, поинтересовалась:

– Ты не один?

– Знакомый моего знакомого из провинции проездом в Москве, вот и зашел рассказать, как у них там дела, – объяснил Лев Иванович.

– Вот как? – Тут она уже не сочла нужным скрывать свою язвительность: – Тогда познакомь нас!

– Тебе это будет неинтересно, – твердо сказал Гуров. – Ты, наверное, хочешь взять какие-то вещи? Вот и иди в спальню.

– Хорошо, дорогой, – неожиданно легко согласилась она.

Мария начала поворачиваться, и Лев Иванович на секунду расслабился, но этого мгновения ей хватило на то, чтобы оттолкнуть его и ворваться в кухню. Леший стоял спиной к ним и смотрел в окно, а вот в их очень приличного размера кухне вовсю бушевали даже уже не волны, а цунами такого неконтролируемого бешенства, что, казалось, сам воздух сгустился так, что было невозможно дышать. Схватив жену в охапку, Гуров почти оттащил ее в спальню и бросил на кровать, а сам рванул обратно и увидел Лешего уже в прихожей. Выражение его закрытых очками глаз Лев Иванович видеть не мог, но и так знал, что ничего, кроме презрения, в них не было.