Андрей Кивинов - Контрснайпер

— В каком смысле?

— Я научусь бить людей. Честное слово, научусь! Мне только…

— Значит, так, товарищ курсант! — перебил Серебряков и выразительно покосился на Сергея. — Марш в учебный класс изучать район обслуживания. Через полчаса приду и проверю. Чтоб все проходные дворы знать как собственную квартиру! А мы тут с… с Сергеем Сергеевичем… сами, как говорится, решим, что подписывать, а что нет. Кру-гом!

— Да… Извините! — Пунцовая от смущения Катя неумело повернулась на сто восемьдесят градусов и побрела обратно в здание.

— Ты, Елагин, что — совсем сдурел? — напустился шеф на Сергея, когда за Никулиной захлопнулась дверь. — Чему молодых учишь?

— Я ж не в том смысле.

— А в каком?

Серебряков опять посмотрел на бумагу.

— Я тебе еще раз говорю: выбрось ты это из головы. Не дергайся. Их все равно скоро расформируют. У нас же для тебя, как говорится, все перспективы. По осени из военкомата демобилизованных подкинут, и я тебя в участковые переведу. Слово даю.

— Юрий Иванович, но пока-то не расформировали. И потом, вы уже сколько времени мне обещаете, что…

Елагина вдруг прервал громкий, похожий на взрыв петарды хлопок, донесшийся откуда-то изнутри здания, и последовавший за этим отборный, первоклассный мат, до которого Никулиной расти и расти. Постовой с начальником тревожно переглянулись и, не сговариваясь, бросились в дежурку. Запахло терактом.

Примчавшись, они получили заряд ярчайших эмоций. Все было красным: и воздух, и стены, и потолок, и мебель, и морячок в клетке, по-прежнему безмятежно дремавший с раскрытым ртом. Зато теперь его фланелевая рубашка вполне гармонировала с его состоянием Перекрасился и помощник дежурного Коля Жиленков. Он ошарашенно стоял посреди комнаты и сжимал в руке картонный цилиндр, из которого еще сочился красноватый дымок.

— Что, бля, случилось?! — гаркнул на него «сержант-подполковник», обретя, наконец, дар речи.

— Вот… Серега сказал — согревающий пакет. Двести граммов. Я за веревку дернул, а он как…

Шеф выхватил у Жиленкова из рук цилиндр и, прочитав маркировку, отшвырнул его в угол комнаты.

— Ты что — идиот?! При чем тут двести граммов? Это же А-Эс-Пэ! Аварийный сигнальный патрон, для тонущих. Он ракетой и красным дымом сигнал подает, чтобы с берега или с самолета видно было.

— Да я ж не знал. А Серега…

— Ах, Серега?!

Юрий Иванович бросил на Сергея испепеляющий взгляд и в этот момент обнаружил, что все еще держит его рапорт. Бумага тут же была изорвана в мелкие клочья и отправлена в урну.

— Ну, Елагин… Я ведь предупреждал, что дошуткуешь когда-нибудь. Дошутковал! У тебя контракт до декабря, кажется?

— До ноября, — буркнул Сергей.

— Вот и отлично. Хрен тебе моржовый, а не СОБР!.. Марш на пост! А ты… — Шеф снова повернулся к Жиленкову. — Ты отсюда не выйдешь, пока все здесь не вылижешь. Все до единого пятнышка. Чтоб как… в операционной! А не то… Не то — вон, к Елагину пойдешь. В напарники… Окно открой!

Еще раз окинув взглядом окутанную красным туманом дежурную часть, Серебряков зло сплюнул красной слюной и исчез. Следом за ним, выждав несколько секунд, вышел расстроенный Елагин.

Оставшись в одиночестве, Коля Жиленков распахнул окно, огляделся и тяжело вздохнул. Вот ведь попал! Это ж теперь за неделю не отмоешь. А с потолком что делать? Его вообще мыть нельзя — заново белить придется…

Взгляд его вдруг просветлел — он заметил морячка. Поглядев на него несколько секунд, как инквизитор, подбирающий способ казни для приговоренного, Николай поднял с пола прекративший уже дымить патрон и отпер решетчатую дверь. Войдя в каморку, он вложил картонный цилиндр морячку в руку. Уже снаружи, запирая решетку, помощник дежурного загадочно улыбнулся, словно акула, почуявшая свежего туриста-купальщика.

«Да пошел ты», — мысленно простился с начальником Сергей, сбегая по лестнице. Опять облом. А счастье было так возможно, руку протяни, и вот… Доприкалывался. Серьезней надо быть, товарищ сержант. «Товарищ неудачник», — заклеймил себя Елагин. На площадке второго этажа возникло препятствие в виде подружки и следачки Вороновой. Как кстати. В этот момент видеть ему никого не хотелось, а разговаривать тем более.

— Что тут у вас случилось? Почему стрельба?

— А… — махнул рукой тот. — Красные в городе.

Он собирался продолжить путь, но Светлана тронула его за рукав.

— Погоди! Сережа, я спросить хотела… — Она одернула юбку. — Ты кафель класть умеешь?

— Кафель? — Елагин намек понял, но виду не подал. Не до того. — Понятия не имею, как это. Не пробовал никогда, если честно. Что, на распродаже купила?

— Да, в хозмаге на Гагарина. Гастарбайтеров не хочу нанимать. Дома ведь целый день никого — мало ли что. Может, попробуешь? А я приготовлю что-нибудь, посидим потом…

— Не, Свет. Рад бы, но… кафель — нет. Только испорчу.

— Так если не пробовать, то никогда и не научишься. Может, все же рискнешь?..

Намазав раствором последнюю плитку, Сергей налепил ее на стену, кое-как втиснув в свободное пространство, легонько придавил и, выждав несколько секунд, осторожно убрал руку. Ура, плитка осталась на месте. Он отодвинулся на пару шагов и критическим взглядом окинул содеянное.

Н-да…

«Кафель — он ровнехонько идти должен, — говорил Семен Матвеевич, детдомовский завхоз, в помощь которому однажды отрядили Сережу. — Как могилки в Кремлевской стене».

Уложенные Елагиным плитки на кремлевские могилки, мягко говоря, не походили. Они скорее напоминали группу дошколят, которых воспитательница вывела в сквер на послеобеденную прогулку. Дошколята то растягиваются поперек дороги, не попадая в шаг, то неожиданно сбиваются в кучку в самом неподходящем для этого месте. Некоторые из них постоянно норовят вырваться из строя, чтобы полюбоваться на купающегося в луже воробья или подметающий мостовую трактор, увлекая за собой как минимум трех-четырех сотоварищей. Потом кто-то вдруг останавливается, заметив пролетающий в небе самолет, и в него тут же утыкаются идущие сзади, мгновенно создавая сумятицу.

Но удивляться, собственно, было нечему. Опыт Сергея, как он честно признался Вороновой, в этом мудреном деле носил исключительно созерцательный характер и ограничивался тем самым единственным разом, когда он доставал плитки из ведра с водой и передавал их стоявшему на табурете завхозу детдома Семену Михайловичу. Удивляться следовало как раз тому, что положенный им кафель вообще способен удерживаться на стене, сохраняя при этом упорядоченное положение. То есть — примерно вертикальное… Хотя Сергей старался, дабы не ударить в раствор лицом. Но иногда одного старания мало. Однако, несмотря на отсутствие опыта в сфере плиткоукладчиков, он чувствовал себя сильным и мужественным первопроходцем. Этаким конквистадором, бесстрашно вступившим на неизведанную землю. Главное — правильный стимул. А в данном случае он был правильный, потому что не только имел весьма привлекательный вид, но и вызывал самые яркие эмоции. Стимулом являлась отнюдь не Воронова, а та самая Марина, чья хрупкость вызывала в нем желание защитить ее от житейских бурь, а очаровательные ямочки на щеках могли подтолкнуть к совершению всяческих подвигов, в данном случае бытовых. Он сам удивлялся новым ощущениям и открывал в себе непривычные, не ведомые доселе свойства. Та же Воронова — вроде и красотка, ничуть не хуже, но она — как открытая книга, товарищ, свой в доску, а эта — таинственная пока незнакомка, обещающая раскрыть перед тобой целый спектр удовольствий, даже если ты не помнишь значения слова «спектр», в силу недостатка образования.