Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем

Злость душила. Он осмотрел иллюминатор, на корточках исследовал участок пола, где лежал мертвый Николай, обнюхал стены, двери. Вышел в коридор, направился к себе. Прежде чем войти, на всякий случай приготовился к неожиданностям…

В каюте было пусто. Он заперся, развалился на кровати. Злость не унималась. Самое время начинать действовать жестко…

— Вы испугали меня. — Феликс вздрогнул, когда он материализовался у того за спиной. Писатель с изогнутой трубкой в зубах стоял под фонарем и пристально смотрел на воду. Его терзали непростые думы.

— Я старался, — признался Турецкий. — Имею вопрос, Феликс.

— С вами что-то не так, — заметил писатель, отступая на шаг и пристально всматриваясь в сыщика. — Одно из двух: либо вас ударили по голове, либо вас накрыло второй волной «вчерашнего». Лично я бы сделал ставку…

— На яхте завелось привидение, — поведал Турецкий. — Бегает по судну и бьет по голове всех, кто попался под горячую руку.

В глазах писателя блеснуло беспокойство. К сожалению, рассеянный желтый свет не позволял в должной мере оценить цветовые перемены в лице.

— Позвольте, если это шутка?..

— То несколько мрачноватая, допускаю. Это не шутка, Феликс. Советую почаще озираться. Вопрос такой. Перед отплытием яхты вы стояли на задней лестнице и разговаривали по телефону. В частности, вами были произнесены следующие слова: «Да, конечно, он здесь. Но, знаете, мне не очень нравится данная затея». Хотелось бы, чтобы вы прокомментировали — о чем, собственно, шла речь.

То, что Феликс забеспокоился, значило не сказать ничего. Он попятился, оглянулся, схватился за леер, как будто Турецкий уже выбрасывал его за борт.

— Что за чушь, Александр Борисович?

— Желательно только правду, Феликс, — настаивал Турецкий. — И ничего, кроме правды. Знаете, после встречи с местным привидением у меня напрочь пропало желание вести себя деликатно. Вы можете пожаловаться Голицыну, но и я могу сделать то же самое. Если он узнает, что вы что-то утаиваете…

— Да тише вы… — Феликс схватил его за руку, бросив взгляд через плечо. Турецкий обернулся. Человек облокотился на поручень метрах в пятнадцати от них. Они не видели, куда он смотрит — на воду или на то, как детектив общается с писателем. По сутулой фигуре можно было допустить, что это Иван Максимович Лаврушин.

— Хорошо, я скажу, черт с вами, — зашипел Феликс. — Это не имеет отношения к Николаю, можете не сомневаться… И вообще, данные вашей агентурной сети неточны. Я, кажется, догадываюсь, кто подбросил вам эту информацию. Я не говорил: «Да, он здесь». Вернее, говорил, но добавил: «Да, он здесь, я на его яхте». Речь шла, как не сложно догадаться, об Игоре Голицыне, владельце посудины… — писатель замялся. — М-м, не уверен, что вам это следует знать…

— Не смешите, — отрезал Турецкий. — Уже начали. И если эпизод не имеет отношения к моему делу, Игорь Максимович останется в счастливом неведении.

— Очень надеюсь, что вы меня не подведете, — голос писателя задрожал — в целом, натурально. — Я попал в некрасивую историю, она не афишируется, о ней пока еще мало кто знает. Я вложил свои сбережения в один дорогостоящий проект, это — сеть заведений греческой кухни… Увы, следует признать, писатель из меня оказался лучше, чем коммерсант, деньги сгорели за две недели, проект развалился, а человек, на которого я возлагал большие надежды, который, собственно, и занимался финансами, а это финансы не только мои, но и… моих друзей, просто растворился, его не могут найти…

— И ваши так называемые друзья теперь стоят с ножом у горла? — догадался Турецкий.

— Стоят, — уныло признал Феликс. — Требуют свою долю. Мне срочно нужен кредит — на очень крупную сумму.

— И желательно без процентов и поручителей, — усмехнулся Турецкий.

— Не знаю, чем буду возвращать, — скис писатель, — но если не появятся деньги в ближайшие пару недель, мои неприятности могут стать сущей катастрофой.

— И вы не знаете, как с этой просьбой подкатить к Голицыну. А после известных событий, когда Голицын совершенно не в духе…

— Вот видите, вы все понимаете, — зачастил Феликс. — Лично я кровно заинтересован в том, чтобы на яхте царили мир и порядок. Мне звонил… один из моих друзей… — он горько засмеялся. — Сами понимаете, с такими друзьями полностью отпадает надобность во врагах. Требуют добыть нужную сумму… Увы, это даже не криминальный шантаж — основания доставлять мне проблемы у них вполне законные, договора имеют юридическую силу, все такое…

— Боюсь даже спрашивать о сумме, — усмехнулся Турецкий. — И самое противное, Феликс, что на этой чертовой «подводной лодке» я не имею ни малейшей возможности проверить ваши слова. Ума не приложу, почему я должен верить вам на слово?

— Проверить мои слова вы не сможете даже на суше, — отрезал писатель. — Думаете, вас пустят в эту епархию? Да и зачем вам лезть в чужие дела?..

Застать врасплох Лаврушина не удалось. Тот видел, как подходит сыщик, внимательно за ним следил. Когда стало ясно, что встречи не избежать, физиономия Лаврушина стала привычно превращаться в физиономию Пьеро. Надо признаться, что сильно пьяным он не выглядел, хотя и принял на грудь предостаточно.

— Маленькое уточнение, Иван Максимович, к данным ранее показаниям, в которые, видимо, вкралась досадная неточность.

— Что вам угодно? — тот нервно передернул плечами. — Опять собрались нас мучить? Я сегодня потерял сына…

— Я помню, Николай был вам ближе, чем родной сын, — Турецкий постарался не выливать на собеседника весь сарказм, ограничился малой дозой. — И все же вынужден вернуться к вашим словам, согласно которым ночью вы не покидали каюту. Очень жаль, Иван Максимович, но вас видели разгуливающим по яхте. Страдаете сомнамбулизмом?

— Тьфу ты, — Лаврушин чертыхнулся, — какие, право, глупости!..

— То есть вы готовы признать, что соврали?

— Ну, что вы от меня хотите? — взмолился Лаврушин. — Да, после разговора с вами я вспомнил, что выходил из каюты. Но этот «выход в свет» — какое он имеет для вас значение? Я плохо себя чувствовал — поднялось давление, болела голова. Это было, как в тумане…

— Вы что-то выбросили за борт.

— Правда? — Лаврушин широко раскрыл глаза. Потом нахмурился, глаза забегали. — О, господи!.. — он шумно выпустил воздух. — Если вы имеете в виду пустой флакон от дипривина… Это лекарство, я принимаю его уже много лет. Постоянно ношу с собой. Ну, конечно, вчера перед сном я выпил последнюю таблетку, машинально сунул пустой пузырек в пижаму. А вот это — полный, — он забрался в карман, ворча под нос, принялся перебирать содержимое, вынул флакончик, сунул Турецкому под нос. — У вас еще имеются вопросы, сыщик? Может, оставите меня, наконец, в покое?..