Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем

— Почему… вы их стали обвинять? — коряво сформулировал архиважный вопрос Робер Буи.

— Феликс прав, — пожал плечами Турецкий, — интуиция, наблюдательность, косвенная мелочь. Я удивился еще позавчера утром, почему женщина в пасмурную погоду носит солнцезащитные очки. Вы сидели в них на палубе, Ольга Андреевна — помните, когда я впервые появился? Разумеется, вы уже знали, что ваш сын мертв. Вы сильный человек, но не настолько, чтобы утаить свою душевную трагедию. Вы могли справиться с лицом, но не могли справиться с глазами. Вы хотели, чтобы никто не видел ваших глаз. Вы объяснили это тем, что от сильного ветра у вас слезятся и краснеют глаза. Но в тот же день я видел вас без очков, вы стояли на пронизывающем ветру, и глаза у вас не слезились и не краснели. Пустяковая улика, но она дала пищу для размышлений. Вы и ваш муж вели себя безупречно, в то время как остальные, то и дело, давали повод усомниться в своей искренности. Салим, стоящий в коридоре, имел строгий приказ никого к себе не подпускать. И дело не в приказе — у нормальных телохранителей тоже развит инстинкт самосохранения. Он все прекрасно понимал. А удар ножом он мог получить в единственном случае: если кого-то к себе подпустил. После недолгих размышлений я пришел к неутешительному выводу, Ольга Андреевна, подпустить к себе он мог только вас. Больше никого. Несчастную, тронувшуюся умом женщину, потрясенную смертью сына, нападением, которое она пережила, и загадочным исчезновением тела Николая. Салим позволил вам приблизиться… и даже не успел об этом крупно пожалеть. А ваша реакция, когда я сообщил о гибели Голицына — событие, которое вы долго готовили, но не смогли осуществить, зато погубили уйму народа? О, в ваших напоенных мукой глазах мелькнули торжество и облегчение. Уж здесь не спорьте. Не менее выразительна была реакция Ивана Максимовича. Так в чем причина, Ольга Андреевна?

— Можете смело исповедаться, — буркнул Феликс, — правосудие в вашем случае бессильно. Вы всегда можете заявить, что ничего такого не было. А мы всего лишь сговорились, чтобы вас утопить.

— Оленька, молчи… — шипел Лаврушин.

— Заладил, как попугай! — всплеснула руками Герда.

— Отчего же, я скажу, — прошептала Ольга Андреевна. Турецкий насторожился: в женских глазах зажглось что-то недоброе. Наверное, показалось, в следующее мгновение она опять была воплощением скорби и раскаяния. — Это все проклятые деньги… А вы хотели чего-то более оригинального? Пару лет назад Игорь занял нашей семье… нашей с Ваней фирме, довольно крупную сумму. В то время денег у него было полно, он их не считал, когда мы стали уверять, что обязательно отдадим, махнул рукой — мол, пользуйтесь моей добротой, когда-нибудь отдадите. Деньги без остатка ушли в дело, фирма худо-бедно работала, приносила небольшой доход. Потом грянули эти проклятые глобальные неурядицы. Все полетело к черту — у нас, у Игоря, хотя его бизнес с нашим, конечно, не сравнить. Те деньги, что были для Игоря копейками, стали очень даже кстати. Он намекнул нам, что хотел бы получить обратно свою сумму. Пусть без процентов, но всю… Мы думали, он шутит, но позднее он повторил свою просьбу — в более серьезной форме… Ванюша умолял о рассрочке, ведь в случае возврата долга мы теряем все — обе машины, квартиру, бизнес…

— Позвольте полюбопытствовать — о какой сумме идет речь?

Ольга Андреевна всхлипнула.

— Немногим больше двухсот тысяч долларов… Это стало бы полной катастрофой для нашей семьи. Мы так и сказали Игорю. Он ответил, что весьма сочувствует, но для него эти деньги в настоящее время многое значат и он вынужден настаивать…

— Почему вы решили, что его смерть избавит вас от выплаты долга? Разве не составлялось…

— Никаких документов, — покачала головой женщина. — Если хотите, это было джентльменское соглашение, — она невесело усмехнулась. — Договор, который не удосужились закрепить на бумаге. Игорь просто раскрыл свой сейф, отсчитал нам нужную сумму наличными…

— Как вы собирались его убить?

— Это яд… — женщина смутилась. — Синтетический алкалоид, аналог клещевика. Мы хотели подсыпать ему в еду.

— Понятно, — кивнул Турецкий. — Морское путешествие подошло как нельзя кстати. На борту нет врача. Судно уходит далеко в море, Голицын принимает алкалоид, а пока «Антигона» вернется в Сочи, пока его тело уляжется на стол к патологоанатому, остатки яда уже бесследно удалятся из организма. Останется единственное объяснение: внезапное кровоизлияние в мозг, остановка сердца. А когда все пошло не по плану, когда на борту появился посторонний мужчина, когда погиб Николай, вы передумали. Кстати, Иван Максимович, а что вы в действительности выбрасывали тогда за борт? Пустой «фуфырик» от лекарства или флакончик с сильнодействующим ядом? Вы решили от него избавиться, потому что найти его у вас при тщательном обыске — проще простого.

Лаврушин ничего не ответил.

— Позвольте, я продолжу, — учтиво сказал Турецкий. — Ваш отчаянный план начал давать сбои, когда о ваших замыслах случайно узнал ваш сын. Не будем уточнять, как он это узнал. Возможно, просто подозревал. Не сомневаюсь, что он был весьма проницательным молодым человеком. Поздним вечером все семейство, за исключением Ксении, собралось в каюте сына. Он заявил, что вы этого не сделаете. Вы пробовали его увещевать, потому что не хотели отказываться от своего плана. Говорили, что вам грозит полное разорение, потеря средств к существованию, доведение до самоубийства… Николай был против. Он неплохо устроился в фирме приемного дядюшки и, в сущности, плевать хотел на ваши проблемы. Устранение Голицына поставило бы преграды для его карьерного роста. Была большая ссора, возможно, Иван Максимович допустил рукоприкладство, Николай машинально ответил, дальше — больше. Смерть наступила случайно — никто не хотел. Кто из вас ударил Николая, так, что он упал? Вы, Ольга Андреевна? Вы, Иван Максимович? Лично мне это не особо интересно. Вы скрыли то, что произошло. Видимо, отчим Николая провел с вами «воспитательную» работу. Страшная, мол, трагедия, Оленька, но мы должны это пережить. Николай погиб, зачем губить нас с тобой? Давай представим так, словно мы ничего не знали. Давай доведем дело до конца, пусть смерть Николая будет не напрасна. Он убедил вас. Вы в действительности были потрясены гибелью сына, поэтому играть вам практически не пришлось. Так, самую малость, на следующее утро, скрывшись под черными очками, пока не обнаружат тело. Вы справились, вы почти не говорили в то утро. Вот если бы не эти клятые очки…

— А Ксения? — спросил Феликс.

— Если кто и мог услышать шум ссоры в пятницу вечером, то только Ксения. В коридоре двери и стены герметичны, а вот перегородки между каютами не очень толстые. Всего она, конечно, не слышала, и не придала тогда значения. Но она узнала ваши голоса. Весь день после находки трупа ее уверенность росла и крепла, она мрачнела, исполнялась решимости. Ума не приложу, что она искала в каюте Николая, возможно, наивно верила, что сможет найти на вас какой-то компромат. Она была настолько взвинчена, что огрела меня по голове, не задумываясь, после чего убежала. Она подкараулила вас, Ольга Андреевна, после наступления темноты, когда вы в одиночестве стояли на корме, переживая гибель сына. Возможно, вначале было слово, вы поговорили — свидетелей тому нет. Она поняла, что не ошиблась в своих подозрениях. Глупая девчонка. Вместо того чтобы все рассказать мне, она рассвирепела и чуть не выбросила вас за борт. Когда не удалось, принялась вас душить. Но вы закричали, появились люди. Пришлось убегать. Она была уверена, что вы ее не сдадите, поскольку в таком случае вскрылось бы ваше участие в гибели Николая. Ее трясло от злости, но она чувствовала себя в безопасности. И очень зря. Подозреваю, еще немного, и она бы мне обо всем рассказала. Но господин Лаврушин, который понял, в чем дело, совершил несвойственный ему отчаянный поступок: напал на девушку, когда она была одна, отключил ударом, выбросил за борт…